Знание-сила, 1999 № 11-12

– Сейчас, к сожалению, все кубики заняты. Минут двадцать придется подождать. Рекомендую пока попробовать наши фирменные коктейли. "Хакнутая Мэри" особенно популярна в этом сезоне, но настоящие гурманы по-прежнему предпочитают "Web-мастера и Маргариту"… Синтетики не держим, все натуральное!

– Кофе. Двойной без сахара.

Приняв заказ, белобрысый с гораздо большим энтузиазмом переключился на двух молодых людей, подошедших вслед за мной. Кто-то спустился со второго этажа и направился к выходу. Бармен сделал знак одному из ожидающих, а я двинулся к освободившемуся столику. Однако быстро у них тут, прямо Нет-бистро какое-то.

Впрочем, этого и следовало ожидать. Столько лет прошло со времен "Правцов", "Синклеров" и фидошных нод. Двадцать лет назад все упиралось в пропускную способность каналов, теперь – в пропускную способность человека. Тогда какой-нибудь юнец весь день сидел-качал порнографические картинки; сейчас комбинезон "Э-ротик" – вот уж действительно электронный рот – так выжмет его за полчаса, что он неделю на баб смотреть не сможет. И это еще при том, что там стоит блок-ограничитель: их стали в обязательном порядке ставить на все подобные игрушки после того, как в 2013-м в крупнейшем амстердамском киберборделе самообучающаяся программа убила за один вечер трех человек. Сережа Кузнецов откликнулся на амстердамскую историю статьей "Утомленные ветром", где припоминал сетевую поговорку "Анекдоты – это русский секс" и в связи с этим намекал, что от вернеровского робота "Мистер Смех" тоже надо ждать сюрпризов. Увы! "Мистер Смех", со всей его изощренной обратной связью, так и не дал никому материала для статьи "Смерть от смеха". Хотя поговаривали, что анекдотный робот временами вызывает в Москве короткие эпидемии икоты, периодичность которых хорошо накладывается на фазы Луны. Что ж, Москва всегда была городом причудливой синергетики.

За одним из столиков одетый с иголочки мужчина рисовал что-то на салфетке. Я бы не обратил на него внимания, если бы не странные штуки, которые он проделывал головой, легкие кивки вперед-назад, потом еле заметное круговое движение и снова кивки. Несколько разрисованных и скомканных салфеток валялись перед ним на столе и одна под стулом. Проходя мимо, я разглядел, что на всех салфетках повторяется один и тот же узор, что-то вроде тибетской мандалы, прорисованной очень детально, но с заметной потерей симметрии. Кажется, эта асимметрия и была причиной повторения рисунков: мужчина старался нарисовать идеальную мандалу и нервно отбрасывал испорченные салфетки одну за одной.

Ага, вот что значит: "За содержание найденных клиентом материалов администрация ответственности не несет." Интересно, выкинут этого дядьку или пустят еще на один сеанс? Наверное, пустят – выглядит прилично, деньги платит… и кому какое дело, что клиент башкой вертит и салфетки разрисовывает.

Сам собой вспомнился вчерашний разговор с безогасниками, когда я отказался возвращаться в Университет. Сейчас, после всеобщей победы имагологии с ее "просвещением", там действительно нечего делать. Но раньше это было чудное место. Сеть только-только зарождалась, и даже мы, первопроходцы, не столько учили студентов, сколько учились друг у друга. Посещение лекций коллег стало для меня хорошей привычкой. На одной из таких лекций, в курсе "Социальной Защиты" Чарли Хоппфилда, я узнал и историю диоксида.

Первые такие программы появились еще на заре компьютерной эры, когда и самих компьютеров, по большому счету, не было. Тогда никто не думал об этом как о наркотике: как и во многих подобных историях, дорога в Ад была вымощена мощами. Один из отцов кибернетики, Джон фон Нейман, пытаясь смоделировать самовоспроизведение биологических клеток, описал гипотетический "клеточный компьютер" в середине 60-х. Через несколько лет математик Конвей, большой любитель интеллектуальных головоломок и развлечений, придумал эффектное правило для "клеточной машины", которую назвали "Жизнь". Игрушка вызвала настоящий бум в среде окол©компьютерного народа. Биология и математика отошли в сторону: для многих это был лишь алгоритм, рисующий забавные узоры. А правило его было настолько простым, что программу мог написать любой школьник. На поле, подобном листу из тетради в клеточку, помещали несколько "живых" клеток (крестики). Остальные клетки поля считались "мертвыми" (нолики). На каждом такте времени каждая клетка меняла свое состояние в зависимости от состояния соседних восьми клеток. Если вокруг одной "живой" оказывалось более трех или менее двух "живых" соседей – крестиков, клетка становилась ноликом: "умирала от тесноты или от одиночества". Если же рядом с "мертвой" клеткой находилось ровно три "живых" соседа, там рождалась новая "живая" (нолик менялся на крестик). Во всех остальных случаях состояние клетки не менялось. На экране компьютера "живые" клетки превращались в светлые точки, "мертвые" – в темные. Бросив на поле несколько "живых" клеток и запустив программу, обновляющую все клетки в параллельном режиме с большой скоростью, можно было наблюдать причудливые, непредсказуемые картинки, которые образовывала растущая колония.

В восьмидесятые годы не было, пожалуй, ни одного программиста, который не был бы знаком с "Жизнью". По ней писали математические диссертации, философские эссе и фантастические рассказы. Экспериментаторы не ограничивались двумя состояниями клеток – на смену черно-белой Life пришли цветные "клеточные машины". Теперь любая клетка могла находиться в одном из тысяч состояний-цветов, а правило "общения" клетки с соседями можно было самостоятельно менять, пробуя все новые и новые формы электронного калейдоскопа.

Но и здесь было еще далеко до "цифровой кислоты". Шум вокруг "Жизни" постепенно улегся: "клеточные машины" осели в лабораториях физиков и биологов, моделирующих природу, а также были взяты на заметку некоторыми мастерами компьютерной анимации. В один из дождливых дней конца 90-х французский математик Вербицки сидел дома, раздумывал над очередной статьей и разглядывал узоры скрин-сейвера на экране своей персоналки. В отличие от Конвея, Вербицки был не только математиком, но и большим любителем экспериментов с психикой. Выключив компьютер и отправившись спать, он заметил, что клеточный калейдоскоп скрин-сейвера подействовал на него как- то странно. Симметричная мандала продолжала стоять перед его мысленным взором. И не просто стоять, как было бы с обычной картинкой, – разноцветный ковер продолжал расти по тому же закону, но теперь уже не на экране, а прямо в сознании!

Вербицки не поленился изучить материалы двадцатилетней давности и был вознагражден за труды. В одном из выпусков Scientific American он нашел статью, где сообщалось, что узоры некоторых "клеточных машин" удивительно точно воспроизводят видения, наблюдаемые под большой дозой ЛСД. Для мятущегося духа Вербицки этого было достаточно. Он забросил работу в солидном институте и занялся экспериментами с "цветастыми коврами". Свои исследования он держал в секрете и, возможно, загнулся бы в безвестности, если бы его не забрали в психиатрическую лечебницу в 2007-м. В отместку за это жена Вербицки отсканировала рукопись книги "Digital Acid" которую ей передали от мужа из больницы, и послала это "письмо счастья" в 33 крупные сетевые конференции.