Знание-сила, 2000 №10

рудницкая: – Интересно, что идеи пацифизма еще и сейчас вызывают скептическое отношение, хотя уже в политике Александра I идея миротворчества играла не последнюю роль! Даже в самом замысле «Священного союза» она присутствовала. Мой проект идет в русле нового направления – peace studies – изучение теории и практики мирной доктрины. Становится очевидной необходимость многопланового, комплексного исследования истории миротворчества в России. Сверхзадача готовящегося труда: восстановление |уманистического облика российской цивилизации в ее неотъемлемой связи с цивилизацией общеевропейской. Собственно, этому же служит обозначившийся интерес к истории русского либерализма. Сейчас в Институте российской истории подготовлен труд по истории русского либерализма – портреты русских либералов. Известно, что в России очень сильно был представлен правительственный либерализм, как раз начиная со времени Александра I. Этот труд в определенной мере воссоздает коллективный портрет русского либерализма. Я написала для него статью об Александре Ивановиче Тургеневе, который стоит у истоков русского либерализма. Человек невероятно коммуникабельный, толерантный, он преломил в себе идейные мотивы западно-европейского и складывавшегося русского либерализма, его понимания свободы. Это может быть центральный вопрос для судеб общества. О свободе много размышлял Герцен, тоже, несомненно, трагическая фигура русской истории. Для него было очевидным, что никакая революция свободы дать не может, пока нет тех, которым эта свобода нужна. И к концу жизни он задается вопросом: если произойдет революция, будет установлен новый строй. Станет ли лучше? Потому что свободу может воспринять только свободная личность. А массам нужны благополучие и законность. И все.

Поэтому-то генеральной в движении русской мысли и стала мысль о просвещении, просветлении общества, нации. Свобода не внешняя, а внутренняя, достигается Просвещением. Только в нем предпосылка для подлинно свободного общества.

Мэри Шелли, Перси Шелли

Окончание. Начало в номерах 9 – 12 за 1999 год и в номерах 1 – 9 за этот год.

– Почему не важно? Расскажи. У меня тоже в последнее время странности со снами.

– Видишь ли, я вообще почти всю жизнь без снов сплю. В молодости еще бывало иногда, но потом из-за бессонницы я стал пользоваться сонником. Знаешь, эти искусственные сны «на заказ». Забавная вещь и вроде даже лечебная, у меня их целая библиотека… Но зато, если ты на сонник подсел, то собственные сны вообще видеть перестаешь. А после диоксида я снова увидел сон. Настоящий, без сонника. Мне приснилось, что я – Бекон.

– Жареный с яйцами? Такое и без психоаналитика понятно…

– Да нет, Френсис Бекон! В этом сне я, то есть я-Бекон, хожу по снежной равнине с выпотрошенной курицей в руке. И набиваю эту курицу снегом. Стоит ужасный дубак, ветер свищет. А курица какая-то бездонная – сколько я в нее снега на запихиваю, все равно она пустая внутри. Но я продолжаю ее набивать, совершенно уже замерзший и как бы не по своей воле. Это вроде пытки, как я выясняю в ходе сна. Вокруг меня стоят три человека с треугольными головами… или у них шлемы такие, не знаю, они с ног до головы закутаны в балахоны из странной материи – мелкая сежа с нашитыми тут и там стеклянными шариками. И эти типы меня специально мучают бездонной курицей – за то, что я разгласил их тайну. То есть не я, а Бекон в «Новой Атлантиде». Там у него есть такой Дом Саломана, где…

– Эй, только не надо мне пересказывать Атлантиду! Я ее переводил еще в школе. И кстати, «двойку» получил. Перевел «Саломан* как «Любитель бекона», а у училки было плохо с чувством юмора.

– Ага, тогда ты знаешь в чем там суть. Метафорическая такая история. Типичный для тех времен способ изложить свои политические взгляды в завуалированном виде. Но во сне получалось, что я, то есть я-Бекон, случайно раскрыл в «Атлантиде» то, что было на самом деле. Как будто бы они на самом деле построили «Дом Обмана», в масштабах всей планеты. И Атлантида не затонула, а наоборот, весь мир по отношению к ней оказался на более низком уровне…

– Надеюсь, ты успел проснуться до того, как сам превратился в быстрозамороженную курицу?

– Как видишь, живой! Телефон зазвонил и разбудил меня. Правда, когда я подошел, там были только гудки. Наверное, номером ошиблись. Но я еще неделю после этого маялся гриппом. Оказалось, просто открыл на ночь окно, проветрить – и уснул как убитый, забыв его закрыть. Это в январе-то! Программу с диоксидом я больше не запускал.

– Но ты рассказывал кому-нибудь про свой диоксидовый трип?

– А то! В колледже, где я сейчас работаю. Коллегам-преподавателям. Мы вместе обедаем, вот я в один из обедов и рассказал про фуражки, похожие на приемники. Правда, в шутливой форме, в духе «воспоминаний о загубленной молодости». В ответ один из них рассказал, как съел однажды кислотную марку, на которой был нарисован велосипед, и потом его весь день преследовали банды велосипедистов. А вечером, когда все закончилось, он обнаружил, что сидит на полу своей кухни, а вокруг раскиданы макаронные изделия под названием «колесики». Остальные, конечно, посмеялись. и тоже стали анекдотичные случаи припоминать. А какая еще может быть реакция? Мне и самому непонятно, что с этой историей делать. Знаешь, когда переживание заканчивается, о нем остается память, но она – неживая. Засохший листок в гербарии, и только… Вот скажи-ка, Вик, что такое счастье? Только быстро, не раздумывая.

– Счастье – это когда не хочется курить, – сказал я не раздумывая, но шаря по карманам.

– Выкрутился, старый жук! Верно, в обшем. И не только курить. Вообше перестает хотеться. Все затягивает пеленой умеренной удовлетворенности – и желания, и чувства. Даже происшествия все как на подбор идут, аккуратные. Двадцать лет назад мои очки бились раз в месяц. А те стекла, что у меня сейчас, я ношу уже больше пяти лет. Олин раз я их специально уронил с десятого этажа – и что ты думаешь? Они повисли на кусте, не долетев до асфальта. Это какая-то бесовская стабильность, Вик.

– Думаешь, искусственная?

– Ну, смотря что понимать под искусственным. Об этом хорошо было говорить в прошлом веке, когда человечество в своем воображении воевало с железными киборгами и зелеными инопланетянами. Но психосреда, как я теперь понимаю, – это штука куда более аккуратная. Никакой войны, никаких чужаков. Тебя мягко и незаметно подсаживают на счастье. Проводят легкую коррекцию твоего пути в некоторые моменты жизни.