Знание – сила, 2000 №08

Средняя сельская семья центрально-европейской России конца XX века состоит из 4, 5 человек. Основной экономический способ существования семьи, во-первых, работа в аграрно-индустриальном предприятии (бывшем колхозе, совхозе, трансформировавшемся в АО), во-вторых, ведение личного подсобного хозяйства, в-третьих, вторичная занятость в виде шабашек на стороне или ремесленничества внутри домохозяйства. Семьи, как правило, вовлечены в плотную сеть корпоративных отношений местного аграрно-индустриального предприятия.

Домохозяйство конца девятнадцатого века натурально автономно.

Средства производства и предметы потребления оборачиваются внутри хозяйства, и только часть семейного баланса доходов и расходов втянута во внешний мир товарно-денежных отношений.

Домохозяйство конца двадцатого века гораздо больше зависимо от «внешнего мира» – от зарплаты и прочих ресурсов колхоза/АО, от местных чиновников, от вовлеченности в рыночные отношения. Личное подсобное хозяйство играет важную стабилизирующую натурально-автономную роль, но действительно подсобную. Масштаб семейного ЛПХ (характера и границ его натуральной автономии), как и вторичная занятость, напрямую завязаны на отношения с колхозом/АО, местными административными и рыночными структурами.

Щербина прямо-таки с удовольствием описывает обстоятельность и дотошность, с которой крестьяне рассказывают о живом и мертвом инвентаре, о земле, ее обработке и аренде, строениях и другой недвижимой собственности, промышленных и торговых заведениях, историю, учет и характер денежных расходов, учет денежных приходов, учет промыслов, кредита, остатков.

Да, иногда бывают искажения-заминки в ответах, но они больше связаны с чьей-то несообразительностью и необразованностью. Но ведь на то и сход рядом. И тут же из окружающей толпы самые наблюдательные и сметливые растолкуют растерявшемуся односельчанину-ответчику суть задаваемого вопроса.

Впрочем, обстоятельный Щербина все же засек один важный тип систематического искажения в сведениях о хозяйстве: это вопросы, потенциально связанные с фискальными интересами государства. Вопросы о плодородии земель и урожайности, вопросы о промыслах вызывали в рядах крестьян иногда замешательство, стремление уменьшить цифры. «Горький опыт показал крестьянству, что давать тонные данные об этих предметах по начальству не безопасно для интересов общины. Зависимость фискальных соображений и расчетов от качества земли и размеров урожая хорошо понимают крестьяне и в этом кроются причины того дружного отпора, который оказывает как весь сход, так и его отдельные члены при определении ценности и доходности земель».

Щербина отмечал и отдельные курьезы: мужчины преуменьшали траты на алкоголь, женщины – на одежду и украшения.

Особый род искажений – те, к которым склонны самые богатые и самые бедные люди деревни. Народник-социалист Щербина с особой неприязнью предупреждает о кулаках, спекулянтах, ростовщиках, в разговоре с которыми земский регистратор должен сполна проявить свой профессионализм: «Подрядчик хлеботорговец, шибай, лошадиный барышник резко выделялись по иному складу домашней обстановки и потребностям. Уже один их внешний вид, приличный костюм, калоши, присутствие часов, колец и прочего давали регистратору знать, на какие расходы он должен был обратить особое внимание». Беседа по бюджету в таких случаях превращалась в захватывающее зрелище на глазах всего схода. Щербина описывает ее так: «Начиналась борьба и состязание между регистратором, заставлявшим потеть и ежиться кулака под перекрестным огнем хитро придуманных вопросов, и опрашиваемым, хмуро и нерешительно пытавшимся в одном случае замолчать требуемые сведения, в другом исказить, а в третьем с отчаянием заявить о том. чего при других обстоятельствах ни в каком случае не следовало бы говорить публично. Эта полувынужденная необходимость «высказывать» сокровенные тайны кулаческого хозяйства всегда забавляла крестьян…», Если богатые искажали сведения от корысти, «коммерческой тайны», то беднейшие – от «природной бестолковости». Щербина подчеркивал: «Умственное убожество всегда идет рука об руку с убожеством материальным. Путавшийся в показаниях бедняк поэтому был выводим на надлежащие ответы соседями и односельчанами схода».

Но в целом все возможные искажения составляли незначительную часть экономической информации о жизни семьи, сообщаемой подробно, честно, добросовестно.

Через сто лет уровень «алкогольно-нарядных» искажений почти не изменился, возможно, уменьшился. Бестолковость точно уменьшилась – все же люди образованные. С явными богачами и явными бедняками теперь договориться просто нельзя.

Явные богачи, жители краснокирпичных коттеджей, владельцы солидных автомашин, изначально отказывались от участия в бюджетном исследовании. Явные бедняки – как правило, пьянствующие семьи, не способны вести связный бюджетный учет.

Интересна собственная самооценка сельских семей, находящихся меж явными признаками богатства и бедности: семьи зажиточные (богатые относительно местного среднего уровня) утверждали, что они средние; семьи бедноватые (бедные относительно местного среднего уровня) также утверждали, что они средние. Таким образом, и через сто лет экономика и идеология середняка на селе является ведушей.

Резко изменился «антифискальный» тип искажений: от утаек семейных сведений о промыслах и плодородии почв век назад он расширился до глобальной систематической дезинформации о занятости и ресурсах семейных экономик нашего времени.

Итак, речь идет о нелегально, полулегально используемых экономических ресурсах в семье как предприятии. В основном, такое поступление ресурсов для семейного предприятия организуется с рабочих мест крупных предприятий, на которых работают члены семьи. Перечень ресурсов чрезвычайно разнообразен- Особенно ценными из них являются тс, которые можно сразу использовать в отраслях семейного производства. Это корма для скотины крестьянского двора; стройматериалы для семейного дома, горючее, запчасти для личного автомобиля, различного вида инструменты и так далее.

Наиболее реалистичные и принципиальные из наших собеседников на старте нашего общения открыто предупреждали: «Ну, положим, я буду записывать в бюджет официальную зарплату, но как я ворую из колхоза, я же не буду вам сообщать». Социологу тогда приходилось терпеливо убеждать представителя семейного хозяйства, что полученные конфиденциальные сведения никто, кроме самого социолога, больше не будет знать. Все бюджетные сведения проходят аналитическую обработку безымянно- Так оно и есть на самом деле, и никто из наших респондентов, слава Богу, ни разу не пострадал из-за собственной откровенности. И все равно – семьям было боязно и неприятно отвечать на вопросы, затрагивающие темы неформальных экономических отношений. Сознательно и бессознательно они стремились преуменьшать масштабы неформальных акций. И причина этого – не только чувство страха, но и нравственное чувство. По-человечески об этом тяжело говорить. Как в сердцах переспросил один из респондентов, подытоживая неформальные характеристики своего семейного хозяйства: «Ну почему наше государство создает такие условия, чтобы мы были вынуждены воровать!? А вот чтоб нам не воровать – государство не создает таких условий!»