Знание – сила 2000 04

По сообщениям Агентства общественных связей «БЮРО ПРОПАГАНДЫ», радиостанции «Свобода», ВВС, агентства российских научных новостей

Магия круглых дат непреодолима: так и хочется подвести итоги отчетного периода, сделать выводы и наметить перспективы. Правда, мы до сих пор толком не поняли, что происходило с нами последнее десятилетие, в которое страна входила с радостным возбуждением и прекрасными надеждами. Возможно, был изначальный порок в самом замысле реформ – слишком академическом, не берущим в расчет наши социальные, психологические, культурные реалии? Или реформаторам -не хватило политической воли и последовател ьности для того, чтобы осуществить собственный замысел?

А возможно, нынешняя элита и не собиралась проводить действительно серьезные демократические и экономические преобразования, используя разговоры о них как ширму для того, чтобы подняться наверх и там закрепиться? Вопреки ее, власти, намерениям реформы все же оказались достаточно глубоки, чтобы полностью дезорганизовать экономику, резко ослабить государство и развязать руки ловким мошенникам. Теперь же слишком многие кровно заинтересованы в том, чтобы конструктивная часть преобразований не была реализована…

Но, возможно, все идет, как и должно было идти, точнее, как могло идти у нас, с нашей историей, психологией, привычками, а надежды начала десятилетия свидетельствовали лишь о массовом инфантилизме, вечное же нетерпение породило нынешнюю всеобщую разочарованность?

Это, кажется, наиболее распространенные варианты возможных объяснений. А вот что думают об этом ученые, социологи и экономисты, выступавшие на очередном ежегодном международном симпозиуме «Куда идет Россия?»

Татьяна Заславская, академик

Экономический кризис разразился в нашей стране еще в семидесятые годы и задал объективные цели реформ. В середине семидесятых уже никто не мог оспаривать наше явное отставание от Запада – и в качестве продукции, и в чувствительности к новому. Нарастало ощущение развала: центральное планирование не справлялось с хозяйством, бюрократия вступала в извращенные рыночные отношения с управляемыми, все существенные экономические связи и отношения все больше уходили в тень, и справиться с этим власть не могла. Фундаментальной причиной кризиса было, конечно, полное исчерпание всех резервов мобилизационной экономики.

Все понимали, что необходимо покончить с уравниловкой, создать новую мотивацию труда. Но это требовало либерализации экономики, а она неизбежно тянула за собой и либерализацию политическую вплоть до признания прав человека.

Был ли дееспособный субъект, который мог бы адекватно задачам осуществить реформы, когда к власти пришел Горбачев? В Польше, в Венгрии, в Чехии такой субъект был, поскольку там давно уже сложилось альтернативное общество, существовавшее рядом, параллельно с официальным, вобравшее в себя практически большую часть народа, и уж в любом случае его руководители и герои пользовались в своих странах всенародной поддержкой. Как только ССС Р «отпустил» эти страны, второе, «теневое» общество стало первым, элита решительно обновилась, авторитет новой власти был обеспечен.

У нас и второго общества не было, и первое после массовых сталинских репрессий так и не смогло восстановиться ни в деловом, ни в интеллектуальном отношении. Окостенение власти зашло так далеко, что она даже не осознавала своих собственных интересов. Но времени на созревание новой элиты не было, и умеренное реформаторское крыло номенклатуры взяло реформы на себя.

В конце 80-х годов ощущение революционности происходящего было столь велико, что я назвала написанную тогда книгу «Вторая социалистическая революция». Казалось, по инициативе «снизу», вопреки сопротивлению «верхов», меняется социальная природа советского общества – от государственно-бюрократического оно переходит к демократическому типу социализма, сочетающему общественные интересы с личными интересами граждан. Однако демократические силы оказались неподготовленными к решению столь сложной задачи. Они не были организованы, не имели программы, да и просто не знали, как действовать. Плоды революционного прорыва достались не им. Были проведены частичные либерально-демократические реформы традиционным для России методом «сверху», чем дело и кончилось. Намечавшаяся социальная революция не состоялась.

Из кого же состояли эти преобразователи? Ну, прежде всего из вторых секретарей, вторых лиц прежней номенклатуры, – они теперь становились первыми. Более образованные из них вышли вперед. Во власть была рекрутирована и часть демократов, позже – и некоторые представители бизнес-элиты. К началу девяностых годов политическое и экономическое руководство страны все же на три четверти состояло из тех, кто занимал номенклатурные должности и до перестройки. Похоже, многие из них интересовались более своим продвижением наверх или сохранением наверху, чем собственно реформами; но поскольку именно потребность в реформах позволила им сделать карьеру, приходилось всячески подчеркивать свой интерес к ним.

Потом начался передел государственной собственности, который в верхах вызвал войну всех против всех, и туг последний интерес к реформам был окончательно потерян. Началась спонтанная трансформация общества, очень слабо регулируемая.

Прошло десять лет. Насколько мы сегодня ближе к тем целям, ради которых все начиналось?

В экономике мы получили спад вместо расцвета. Отставание от Запада резко усилилось: если в 1990 году внутренний валовой продукт на душу населения у нас составлял 59 процентов того же показателя в странах Европейского союза, то в 1999 – 29 процентов. Демократические процедуры действительно внедряются, но разрыв между властью и людьми увеличился, а не сократился. Уровень жизни людей падает; зарплата у нас на один доллар произведенной продукции в три раза ниже, чем в США, средняя зарплата в пять-семь раз ниже пособия по безработице во многих странах. Резкая поляризация доходов населения: 20 процентов богатых семей в семь-девять раз богаче 20 процентов наиболее бедных – такое встречается лишь в отсталых странах Африки.

Пространство социальной стратификации, в котором прежде социальные группы складывались на разных основаниях, – образование, профессия и так далее теперь сузилось до одного-единственного критерия: богатства. На Западе другие дифференцирующие признаки обозначаются все яснее, у нас – наоборот. Сегодня большинство убеждено: на стартс надо иметь богатство и связи, и тогда все у вас будет хорошо; образование значит намного меньше, а о добросовестности нечего и говорить. Следовательно, мотивации к добросовестному производительному труду как не было, так и нет…