Михаил Кречмар - Полосатая кошка, пятнистая кошка

Сегодня добыча леопарда с собаками является одним из немногих типов охоты на этого зверя, который способен обеспечить успех и свести к минимуму риски. Существует две идеологически разные «собачьи охоты» на леопарда: в одном случае добычу берут массой своры, в другом — на неё науськивают специально выведенных и натасканных псов. Однако в обоих вариантах безопасность собак, осмелившихся «спорить» с хищником, отнюдь не гарантирована. Скорее наоборот. Срок жизни этих четвероногих помощников человека ограничен клыками и когтями объектов их охоты.

Леопард, легко убивающий самого крупного пса, пасует перед сворой.

Осень в юго-западном Приморье, фото М. Кречмара

Первопоселенцы Дальнего Востока предпочитали добывать пятнистую кошку с седла и также при помощи своры. Красочные описания нескольких таких охот мы можем найти в книге Ю. Янковского «Полвека охоты на тигров».

«…Едва мы зашли за небольшой уступ над дорогой, скрывающий от нас этот косогор, как услышали за ним лай одной из собак, но вначале не придали этому значения, не ожидая встретить здесь ничего существенного. Однако, когда лай повторился, я и Арсений выскочили на бугорок, чтобы посмотреть, что происходит. Лай доносился из леса, саженях в ста от нас: не хватало же налицо двух собак: Осори и Вори.

Мы стали прислушиваться, всё ещё не придавая значения лаю; младший сын, Юрий, оставался на дороге, не веря, что мы набрели на крупную дичь.

Собаки сворой тоже крутились около нас, видимо, не доверяя лаю молодых.

Но вот прошло две-три минуты, и лай собак сделался серьёзным и басистым: мы поняли, что они лают не на козу или зайца, а на крупного зверя вроде кабана. В это время на пригорок поднялся и Юрий, всё ещё не веривший, чтобы здесь было что-то серьёзное, но я уже стал думать, не кабан ли это, заблудившийся так близко к селению, обнаружен собаками.

И вот, решив поддержать собак, травя остальную свору, мы полезли по кустам кверху, рассыпавшись в порядке, как стояли.

Сыновья мои наступали прямо по овражку на лай, а я наметил себе путь на лежащий впереди холмик. В это время рванулись вперёд собаки Ральф и Ларго. Лай усилился, но из-за холма я не мог ничего видеть, так же, как не видел и охотников, скрывшихся в чаще. Скоро ушли оставшиеся при мне Север и Кома, и после этого эхо лая загудело вовсю.

Не слышавший этого звука-песни собак никогда не поймёт тех переживаний, которые испытывает охотник, когда не существует ничего на свете и ничто не может остановить его, особенно когда он чувствует интересную добычу. При этом воображение почти всегда рисует нечто большее, чем бывает в действительности, однако бывают исключения, как и случилось у нас.

Стремясь как можно скорее увидать, в чём дело, я изо всех сил старался вскарабкаться на холм; а лай шести собак всё усиливался и стал разноситься по лесу так громко, что ему вторило эхо.

Я поднимался на восток, в сторону восходящего солнца.

Было 11 часов утра, и навстречу мне из-за высокой горы брызнуло золотое солнечное сияние, нестерпимое зимой. Уже перед самым восходом на сопку я ясно определил, что лай совсем недалеко, за перевалом.

Ещё несколько шагов, и передо мною открылась картина, какую я редко видел за все долгие годы своей охотничьей жизни.

На расстоянии ста шагов впереди, на вершине старой высокой, дугой изогнутой берёзы, боком ко мне стоял во всю свою красоту старый красавец барс. Шерсть на изогнутом теле стояла дыбом, восходящее солнце, в ореоле которого он предстал передо мною, окружало его золотым сиянием.

Барс, конечно, всецело был занят собаками: устремив на них свой горящий взгляд, он рычал, чувствуя себя пока в относительной безопасности. Он не замечал ещё приближения охотника. Как я в это время пожалел, что у меня не было с собой фотографического аппарата!

Конечно, при первом же взгляде на такой редкий трофей мне захотелось его получить, но тут пришлось взять себя в руки и напрячь всю выдержку „старого тигра“, чтобы не сделать промаха и выстрелить наверняка. Солнце светило прямо в глаза, мешало выстрелу; к тому же я знал, что в случае промаха, если я лишь раню барса, он может в борьбе задрать нескольких собак, что уже случалось у нас в прошлом и после чего мы дали слово стрелять барса на дереве лишь наверняка.

Но нельзя же было позволить зверю уйти! Мысли проносились быстро, и причин этому было много.

Я понимал, что надо подойти так, чтобы избежать светившее в глаза солнце, но, спустившись за холм, я попал бы в чащу; сквозь ветки выстрел не мог быть верным: надо было обойти редколесье, но при этом пройти на виду у такого зоркого и смелого зверя, как барс.

…Если зверь, услышав меня, успеет спрыгнуть с дерева раньше, чем я пройду сквозь густую чащу, он может уйти безвозвратно.

Всё это волной проносилось в уме, но выдержка взяла вверх, и, откинув мысль о поспешном выстреле, я, держа на виду зверя, стал красться к чаще, забирая вправо, чтобы выйти в сторону от солнца.

Собаки, почуяв приближение охотников, лаяли и выли и наполняли лес несмолкаемым гомоном; барс же продолжал прогуливаться по нависшей дуге берёзы и в бессильной злобе рычал на загнавших его на дерево собак. Всё тело его было напряжено, шерсть дыбилась.

Когда до дерева осталось не более семидесяти шагов, барс почуял охотника, волнение усилилось, и он, видимо, решил попробовать прорвать блокаду. Конечно, такого прыжка сделать он не рискнул и стал спускаться по стволу вниз, видимо, намечая место дальше от круга, занимаемого собаками. Когда до земли оставалось около трёх саженей, он остановился, готовясь к прыжку.

Я видел это, но из-за густой чащи всё ещё не мог стрелять и только ускорял шаг, чтобы миновать последние ветви, мешающие сделать смертельный выстрел.

Оставалось не больше сорока шагов, когда барс напряг все мускулы своего стального тела и, отделившись от дерева, тугой пружиной сделал пятисаженный прыжок через собачий круг. Ещё миг, и он убежит.

Я вскинул ружьё, собаки бросились преследовать барса. Секунда прицела и — выстрел. Пуля пронзила зверя насквозь, он перевернулся, и вся свора собак вмиг сидела на нём.

Когда я подбежал, у ног моих кружился сплошной собачий клубок. Зверь в агонии царапал землю, собаки в азарте рвали его, а иногда он наносил им лапами сильные царапины. Все попытки оттащить собак, чтобы предохранить их от случайных ранений, были тщетны. В такой момент невозможно пристрелить раненого зверя, так как живой клубок сплетающихся на нём собак мешает выстрелу.