Римма Ефимкина - Пробуждение спящей красавицы. Психологическая инициация женщины в волшебных сказках

Как я уже сказала выше, тема смерти входит в классическую тройку тем, табуированных в психотерапевтических группах. При этом участники групп вкладывают в это понятие самые разные смыслы. Типичные заблуждения людей: смерть — это поражение; смерть — это абсолютный конец; это больно, страшно и т. п. Есть множество подходов в работе с этой темой, мне особенно близок экзистенциальный в изложении И. Ялома.

В психотерапии мы, как правило, работаем с тем аспектом понимания смерти, который касается не смерти как таковой в прямом смысле этого слова, а состояний «нежизни»: апатии, сонливости, лени. Клиенты очень часто сетуют на потерю энергии, ищут источник энергии, причем неиссякаемый. Однако так не бывает, не может быть, потому что есть ритм, который можно назвать жизнь-смерть-жизнь, и никто его не отменял. Этот ритм всем нам знаком по собственной жизни, люди говорят, что жизнь в полоску: белая полоса — черная полоса. Причем, суть проблемы не в том, что жизнь в полоску, а в том, что в этой полярности, как и всегда во всем, принято принимать белые полосы, но «бороться» с черными.

Почему-то социальные нормы очень сильно расходятся с психологическими законами. То, что в социуме считается единственно приемлемым, — в психологии является абсурдным. Похоже, это тоже противоположности, которые стоит интегрировать.

В сказках герой никогда не умирает навсегда. Его разрубают на куски, но это не конец сказки. Это лишь период жизни, когда герою важно побыть расчлененным, погрузиться в хаос. Однако неглавные, или, как их называет В. Я. Пропп, ложные герои гибнут навсегда. Почему? Мы предполагаем, это происходит в силу того, что главный герой на то и главный, что обучает нас «правильному» поведению: все в мире должно умереть, прежде чем возродиться в новом качестве. Те же, кто озабочен сохранением имеющегося, неизбежно стагнируется и погибает.

Помните у М. Булгакова в «Мастере и Маргарите» Воланд, отправляя голову атеиста Берлиоза в небытие, комментирует это словами: «Вы всегда были горячим проповедником той теории, что по отрезании головы жизнь в человеке прекращается, он превращается в золу и уходит в небытие. Мне приятно сообщить вам, в присутствии моих гостей, хотя они служат доказательством совсем другой теории, о том, что ваша теория и солидна и остроумна. Впрочем, ведь все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! Вы уходите в небытие, а мне радостно будет из чаши, в которую вы превращаетесь, выпить за бытие» [130] Булгаков М. А. Мастер и Маргарита. /Романы. Кишинев, 1987. С. 673. .

Как это относится к терапии? Клиенты с заявками на восстановление энергии просят невозможного: не прожив всю глубину упадка, не похоронив расчлененных останков прошлого, они желают создать что-то новое. Расскажу про сессию Марины.

Марина, двадцатитрехлетняя девушка с утонченной, богемной красотой, успешная в коммерческом плане художница, внезапно бросила рисовать и стала вести разрушительный образ жизни: покуривать травку, уходить в запои, решила бросить обучение по программе второго высшего образования. В групповой работе со снами она не сразу, но рискнула рассказать свой сон на не очень-то благозвучную тему. Это был сон про понос. Я предложила озвучить сон, как это принято в гештальт-подходе Ф. Перлза, где каждый фрагмент сна является частью личности клиента. Напомню, что озвучивание ведется от первого лица, в настоящем времени, чтобы не терять живость повествования, а в конце монолога нужно сказать: «И я так живу», или: «И это часть моего существования». Начав озвучивать понос, клиентка испытала чувство стыда, но я попросила диссоциироваться от него и проделать упражнение до конца.

Марина (озвучивает фрагмент сна): «Я понос, я выхожу из Марины, и внутри нее остается пустота…»

Я: Сейчас оставайся, пожалуйста, в роли поноса, не переходи в роль Марины.

Марина (продолжая озвучивать понос): «Я понос, я состою из экскрементов, я отправляюсь в унитаз, меня размывает водой, я разрушаюсь и превращаюсь в частицы, которые ничем не соединяются…»

Я: Прошу тебя не использовать слово «которые», потому что ты автоматически переходишь в третье лицо — «они». Оставайся в первом — в «я»: «я — частица поноса, экскрементов, я одинока и ни с кем не соединяюсь…»

Марина: «Я — частица поноса, экскрементов, я одинока и ни с кем не соединяюсь. Я отправляюсь по канализационным трубам куда-то… не знаю, куда…»

Я: Куда обычно отправляется содержимое канализационных труб?

Марина: Не знаю. Наверное, в какой-нибудь отстойник. Да, я отправляюсь в отстойник. (С радостными нотками) Я — отстой!

Я: Что чувствуешь?

Марина: Классно быть отстоем. Дальше уже некуда, и никому до меня уже нет дела. Я здесь нахожусь столько, сколько мне нужно… Спокойствие, чувство покоя, удовлетворения.

Я: Как это относится к твоей жизни?

Марина: Это про мои отношения с родителями. Они не дают мне покоя, заставляют заниматься живописью, говорят, что талант пропадает, надо работать каждый день, заставлять себя, что это просто моя лень, и я ничего не добьюсь в жизни, если буду так себя вести… А я просто не могу работать, мне все безразлично, но при этом виню себя, что я такая.

Я: Давай еще немного поработаем с твоим сном. Что с тобой происходит дальше?

Марина: «Я выплескиваюсь вместе с себе подобными на поля, впитываюсь в почву. Во мне нет ничего от того, чем я была, я частица органики, я живу в почве и участвую в подземной жизни. Я вместе с водой попадаю в стебель растения и расту. Я росток цветка, я раскрываюсь навстречу солнцу…»

Я: Какой ты цветок?

Марина: Ирис. «Я сиреневый ирис с золотистой серединкой. Я цвету… Я прекрасна!»

Комментарий к сессии «Отстой»

Мне, наконец, стало понятно, почему на занятиях по арт-терапии Марина все время рисует ирисы. Похоже, ей тоже это стало понятно. К. Юнг сказал про рисунки своих пациентов: «Эти рисунки действенны не потому, что порождены их собственной фантазией, а потому, что пациенты поражены самим фактом производства их субъективным воображением самых неожиданных мотивов и символов, которые подчинены определенным законам и выражают идею или ситуацию, труднодоступную сознательному пониманию. Сталкиваясь с этими рисунками, многие пациенты вдруг впервые осознают реальность коллективного бессознательного как автономной сущности» [131] Юнг К. Г. Относительно символизма мандалы. /О природе психе. М.: «Рефл-бук», К.: «Ваклер», 2002. С. 103. .