Эсме Швалль-Вейганд - Дар. 12 ключей к внутреннему освобождению и обретению себя

В прошлом году мы с Одри были в Швейцарии; я должна была выступить в Лозанне, в Международном институте управленческого развития — одной из престижнейших европейских школ бизнеса. Я говорила перед довольно внушительной группой руководителей ведущих мировых компаний и лучших специалистов по управлению. После выступления нас пригласили на ужин, где в мой адрес произносились самые сердечные тосты, звучали слова благодарности и признательности, что неимоверно меня трогало. Особенно поразило обращение ко мне одного человека, признавшегося, что мои слова о прощении он воспринял как настоящий дар. Сказав это, он вдруг заплакал. Мужчина был высок, поджар, с уже начинающими седеть волнистыми волосами, худым лицом и умными печальными глазами. По его щекам текли слезы, когда он говорил мне, что у него тоже есть своя история, о которой «очень трудно рассказывать».

Мы с Одри переглянулись. Между нами молниеносно установилось молчаливое понимание, что мы столкнулись с пострадавшим от сильной психологической травмы. В этом человеке чувствовалась глубоко спрятанная боль тщательно охраняемой тайны. Когда официальная часть ужина закончилась, Одри, извинившись, покинула свое место и через переполненный людьми зал направилась к столу, за которым сидел тот мужчина. Какое-то время она провела с ним, а вернувшись, сказала: «Зовут его Андреас, и тебе определенно нужно услышать его рассказ».

У нас был плотный график встреч и мероприятий, но Одри сумела все устроить и договорилась о моей встрече с Андреасом накануне нашего отъезда домой. Предполагалось, что мы пообедаем с ним вдвоем. У него была спокойная, вдумчивая манера разговора, в которой он и поведал мне за обедом свою историю, получившуюся не цельной, а довольно фрагментарной, — видимо, он собрал осознанные им отдельные моменты, уже складывающиеся для него в единый пазл.

Вот, например, первый фрагмент этого пазла: ему девять лет, он с отцом на выставке в маленькой деревне под Франкфуртом. «Сынок, перед тобой список всех бургомистров этого места», — произносит отец, педалируя каждое слово, и тычет толстым пальцем в одно имя — Герман Нойман. Герман было и вторым именем Андреаса. Отец стучит пальцем по строчке и говорит: «Запомни, это твой дедушка», — в его голосе звучит особая смесь горечи, гнева, тоски и гордости.

Дед умер за десять лет до рождения Андреаса. У мальчика не сложилось о нем собственного представления, он не знал, каким человеком был его дед, ведь ему не пришлось сидеть на его коленях и слушать его рассказы. О деде вообще никто не говорил. Существование старейшего главы семьи все обходили тяжелым молчанием. Андреас чувствовал, что покойный дедушка имел какое-то отношение к тому, что порою взгляды двух братьев — отца и дяди Андреаса — вдруг мрачнели и становились очень тяжелыми. Тогда он был слишком мал, чтобы понимать, каким образом человек мог достичь государственного поста в Германии в период с 1933 по 1945 год.

Второй фрагмент пазла: через девять лет Андреас возвращается в Германию после года учебы по обмену в Чили. Незадолго до этого умирает его дядя, хронический алкоголик, и Андреас отправляется в его квартиру, чтобы освободить от старых вещей закрепленный за дядей подвальный отсек для хранения. Он стоит в полутемной комнате, давая глазам привыкнуть к слабому освещению. Пытается прикинуть, сколько понадобится времени, чтобы все разобрать; осматривает, полка за полкой, стеллажи, забитые книгами и личными вещами. Вдруг ему на глаза попадается старый деревянный чемодан, на котором наклеена этикетка, странным образом показавшаяся ему знакомой. Андреас подходит ближе и понимает, что это датированная 1931 годом наклейка чилийской таможни. Он хорошо знает этот морской порт и этот город — Арика. На кожаной бирке чемодана — имя его деда. Почему, когда он уезжал в Чили, никто из семьи не сказал, что дед тоже туда ездил? И почему, обнаружив чемодан деда, он вдруг чувствует себя полностью выбитым из колеи?

Андреас спросил об этом родителей. Отец пожал плечами и вышел из комнаты. Мать попыталась объяснить, но у нее получилось как-то туманно: «Кажется, он был в чем-то замешан и на несколько месяцев уехал». Начало тридцатых в Германии отмечено тяжелейшим экономическим спадом. Может быть, дед искал возможности в других странах, как делала немецкая молодежь в те трудные времена. Андреас убедил себя, что так оно и было, и изо всех сил пытался избавиться от ноющего ощущения, что за этой историей кроется нечто большее.

Несколько лет спустя он обратился к другому брату отца и попросил разрешения просмотреть старые семейные документы и памятные вещи, хранившиеся у того в кладовой. Чутье подсказывало Андреасу, что именно в истории деда он найдет объяснение, почему между поколениями его семьи прорыт такой глубокий окоп, почему у отцовских братьев и самого отца такие проблемы с алкоголем, откуда взялись их глубоко спрятанное беспокойство и замкнутость, которые были замешаны, как подозревал Андреас, на чувстве стыда, связанном с прошлым.

Он день за днем разбирал, читал и сортировал архив, и постепенно всплывали новые детали пазла. Старый паспорт деда со штампами иммиграционной службы Чили свидетельствовал о его прибытии в 1930 году и отъезде в 1931-м. А вот телеграмма, отправленная деду в 1942 году на его работу во Франкфурт, где он был служащим одного из крупных промышленных конгломератов. «Ты забрал все велосипеды и личные вещи из дома во Франкфурте?» — гласил текст, подписанный братом деда. Любопытное послание.

Потом Андреас прочитал обратный адрес. Его двоюродный дед отправил телеграмму деду Андреаса из отделения гестапо в Марселе. Как двоюродному деду удалось получить доступ к телексу нацистов? Почему дед получил личное сообщение из отделения гестапо? Насколько тесными были связи его семьи с нацистами?

Он продолжал копать дальше и среди старых бумаг нашел письмо от друга семьи, где сообщалось, что двоюродный дед Андреаса погиб во время вывода войск из Франции, когда его машина подорвалась на мине. Ни личных вещей, ни документов, ни даже жетона с именем — после взрыва ничто не уцелело. Андреас также нашел письма своего деда к бабушке, написанные им после войны из лагеря для военнопленных на юге Германии. Какие преступления, предполагаемые или реальные, довели его до заключения?

Годами Андреас разыскивал подробную информацию, но все время заходил в тупик. Хотя дед и пробыл в заключении, но нигде не осталось ни следов расследований его преступных деяний, ни данных о судебных разбирательствах. В последней отчаянной попытке заполнить пробелы в прошлом своей семьи Андреас обратился в архив того района, где жили его бабушка и дедушка после войны. И наконец ему там выдали тонкую папку. В ней лежало всего несколько страничек, причем одна из них была заполнена лишь наполовину напечатанной на машинке хронологической таблицей.