Эрих Фромм - Быть человеком. Концепция человека у Карла Маркса

Однако развитие человека осложняется наличием еще одного фактора. Если государство и общество должны служить реализации определенных духовных ценностей, существует опасность того, что высшая власть велит человеку – и принудит его – думать и действовать определенным образом. Внедрение в общественную жизнь некоторых подлинных ценностей может приводить к формированию авторитаризма. В Средние века духовным авторитетом была католическая церковь; протестантизм сначала боролся с ее властью, обещая бо́льшую независимость индивиду, но пришел к тому, что сделал государство безоговорочным и деспотичным повелителем души и тела человека. Восстание против монархической власти происходило под знаменем национального государства, и некоторое время оно обещало стать представителем свободных граждан, однако вскоре посвятило себя защите материальных интересов тех, кто владел капиталом и мог, таким образом, эксплуатировать труд большинства населения. Некоторые общественные классы протестовали против такого нового авторитаризма и настаивали на свободе индивида от вмешательства светских властей. Этот постулат либерализма, направленный на защиту «свободы от», с другой стороны, вел к требованию того, чтобы государство и общество не пытались реализовать «свободу ради». Иначе говоря, либерализм должен был настаивать не только на отделении от государства и церкви, но и отрицать, что функция государства – помогать реализации определенных духовных и моральных ценностей; таковые считались находящимися исключительно в ведении индивида.

Социализм в своей марксистской и иных формах вернулся к идее «хорошего общества» как обязательного условия реализации духовных потребностей человека. Он был антиавторитарным как в отношении церкви, так и в отношении государства, поскольку ставил целью постепенное исчезновение государства и создание общества, состоящего из добровольно объединившихся индивидов. Его целью было преобразование общества таким образом, чтобы стало возможным подлинное возвращение человека к себе, без участия тех авторитарных сил, которые ограничивали и обедняли человеческий разум.

Таким образом, марксизм и другие формы социализма являются наследниками пророческого мессианства, христианского милленаристского сектантства, томизма XIII века, ренессансного утопизма и Просвещения XVIII века [216]. Социализм Маркса является синтезом пророчески-христианской идеи об обществе как о месте духовной реализации с идеей индивидуальной свободы. По этой причине он противостоит церкви, поскольку та ограничивает права разума, и либерализму, поскольку тот рассматривает устройство общества отдельно от моральных ценностей. И он противостоит сталинизму и «хрущевизму» из-за их авторитаризма и пренебрежительного отношения к гуманистическим ценностям.

Социализм – это свобода человеческой самореализации, возвращение индивида к себе как полноценному человеческому существу. «Он есть действительное разрешение противоречия между человеком и природой, человеком и человеком, подлинное разрешение спора между существованием и сущностью, между опредмечиванием и самоутверждением, между свободой и необходимостью, между индивидом и родом. Он – решение загадки истории, и он знает, что он есть это решение» [217], [218]. Для Маркса социализм означал общественное устройство, которое позволяет человеку вернуться к себе, достичь единства между сущностью и существованием, преодолеть разделение и антагонизм между субъектом и объектом, между очеловечиванием и природой; он означал мир, в котором человек не был бы чужим среди чужих, а ощущал этот мир своим домом.

Наше представление о Марксовых концепциях человеческой природы, отчуждения, деятельности и т. д. было бы совершенно односторонним и даже ошибочным, если бы правы оказались те, кто утверждает, будто идеи «молодого Маркса», содержащиеся в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», были отвергнуты старшим, «зрелым Марксом» как пережитки идеалистического прошлого, следы влияния Гегеля. Если бы это было так, можно было бы предпочесть «молодого» Маркса «зрелому» и пожелать связать социализм с первым, а не со вторым. К счастью, нет никакой надобности рассекать Маркса надвое. Фактически основополагающие взгляды на человека, высказанные Марксом в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», не претерпели глубоких изменений в «Капитале», и Маркс не отказался от своих ранних воззрений, как то утверждают вышеупомянутые критики.

Во-первых, кто заявляет, что «молодой» и «зрелый» Марксы по-разному смотрели на человека? Подобные утверждения принадлежат по большей части русским коммунистам; они и не могут поступать иначе, поскольку их учение, равно как и общественно-политическая система, во всех отношениях противоречит гуманизму Маркса. Для них человек – слуга государства и производства, а не окончательная цель всех общественных преобразований. Цель Маркса – развитие человеческой индивидуальности – отрицается советской системой в еще большей степени, чем современным капитализмом. Материализм коммунистов гораздо ближе к механистическому материализму буржуазии XIX века, с которым боролся Маркс, чем к Марксову историческому материализму.

Коммунистическая партия Советского Союза ясно высказалась на этот счет в 1934 году, заставив Г. Лукача, первым попытавшегося возродить гуманизм Маркса и вынужденного бежать от нацистов в Россию, «раскаяться» в своих ошибках. Эрнст Блох, высказавшийся похожим образом о гуманизме Маркса в своей блестящей работе «Das Prinzip Hoffnung» («Принцип надежды») [219], также подвергся жестоким нападкам со стороны идеологов Коммунистической партии, несмотря на то что в его книге содержались хвалебные отзывы о советском коммунизме. Позицию коммунистических авторов разделяет Дэниел Белл, утверждающий, что гуманизм Маркса, заявленный в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», – это «не исторический Маркс». «Хоть и можно симпатизировать подобному подходу, – пишет Белл, – было бы всего лишь мифотворчеством считать изложенную в них концепцию центральной темой работ Маркса» [220].

Бесспорно, что классические интерпретаторы Маркса – были ли они ревизионистами, как Бернштейн, или ортодоксальными марксистами, как Каутский, Плеханов, Ленин или Бухарин, – не допускали, что взгляды Маркса могут базироваться на гуманистическом экзистенциализме. Объясняется это в основном двумя причинами. Во-первых, «Экономическо-философские рукописи 1844 года» не были опубликованы до 1932 года и ранее не были известны даже в рукописном виде; во-вторых, до 1932 года «Немецкая идеология» также полностью не публиковалась и выборочно увидела свет лишь в 1926 году [221]. Естественно, эти обстоятельства в значительной мере способствовали искаженному и одностороннему представлению указанных авторов об идеях Маркса. Однако то, что эти труды Маркса оставались более или менее неизвестными до второй трети XX века, ни в коей мере не оправдывает пренебрежения гуманизмом Маркса в «классических» интерпретациях, поскольку «Капитал» и другие работы Маркса (такие, как «К критике гегелевской философии права», опубликованная в 1844 году) вполне позволяли получить представление о Марксовом гуманизме. Еще более существенным является то, что в философской мысли от смерти Маркса до 1920-х годов доминировали позитивистские механистические идеи, воздействовавшие на таких мыслителей, как Ленин и Бухарин. Не следует забывать о том, что как сам Маркс, так и классические марксисты не терпели терминов, отдававших идеализмом и религией, поскольку хорошо понимали, что такие термины в значительной мере используются для сокрытия основополагающих экономических и социальных реалий.