Сонали Дераньягала - Волна

Если я всю ночь пила и не ложилась, можно было не бояться снов. Каждую ночь во сне я от кого-то или чего-то убегала. Иногда это была вода, иногда — бурлящая зловонная грязь, иногда нечто безликое и непонятное. В моих снах кто-то неизменно погибал. Затем я просыпалась — и начинался настоящий кошмар.

Алкоголем я запивала назначенные мне таблетки. Прописанное врачом снотворное мне выдавали жесткими дозами, но Коломбо есть Коломбо. Можно было заглянуть в ближайшую аптеку и купить все, что нужно, без всякого рецепта. Вечером я глотала таблетки одну за другой: сначала две, потом еще две, позже еще четыре, спустя какое-то время еще четыре и вдогонку опять две. Запивала джином, который наливала в кружку. Если оставались силы дотянуться до пачки, после всего я съедала еще одну таблетку. Наутро я не могла шевельнуться, а когда удавалось встать, тут же мешком валилась снова из-за головокружения. Меня трясло, давление падало. Приходила моя подруга Кешини, садилась на краешек кровати, сжимала мне руки и строгим голосом выговаривала, что я убиваю себя, злоупотребляя антидепрессантами, и что так дальше нельзя — у меня не выдержит сердце. Я тупо смотрела на нее. «Да, нахваталась умных слов из интернета», — думала я.

Мне нравилось смешивать алкоголь с таблетками. От этого начинались галлюцинации. Я смотрела, как из кондиционера вылезают жирные черные черви и сползают вниз по стене. Десятки, сотни червей. Сидя на балконе, я увидела, как на ветвях дерева раскачивается мужчина в белом костюме. Давясь от смеха, я указала на него друзьям. Они притворились, что им не страшно. И в одно мгновение я поняла, что так и надо. «Это хорошо. Мне надо сойти с ума», — пронеслось тогда в голове. Мой мир рухнул в одночасье. Мне и полагалось стать безумной.

Полупьяная и под кайфом, я лезла в интернет и искала там фотографии. Снимки той волны, разрушенных домов, мертвых тел, моргов, массовых захоронений. Чем страшнее, тем лучше. Я разглядывала их часами. Теперь мне хотелось соприкоснуться с реальностью, но без алкоголя бессмысленно было даже пытаться. На меня нашло эмоциональное отупение — не от запоя, а потому, что внутри все омертвело. Наверное, этот ступор и не давал мне по-настоящему сойти с ума. Я хотела из него выйти. Я хотела, чтобы ужасные кадры случившегося встряхнули меня, вывели бы из оцепенения и ввергли в пучину безумия.

Я по-прежнему искала в интернете способы самоубийства. Мне надо было знать, как сделать это наверняка, я не могла позволить себе неудачной попытки. Каждый раз, включая ноутбук, я думала: «Единственное, что не изменилось, — это пароль, только он остался от моей жизни». Я помнила и пароль Стива, о чем очень жалела. У него всегда был «бутон розы». Бутон розы — надо же.

Выпив и закусив таблетками, я время от времени впадала в панику из-за какой-нибудь ерунды, вдруг оказавшейся страшно важной. Скажем, библиотечные книги… «Что же мне делать? Мы не вернули в библиотеку детские книги!» — твердила я, расхаживая, а вернее пьяно шатаясь, по коридору. Мы брали их в библиотеке нашего лондонского университета Саут-Бэнк, а я никогда больше не вернусь в Лондон. Значит, не смогу и их вернуть. Иногда беспокойство такого рода меня даже радовало — это походило на нормальные, повседневные заботы.

Время от времени друзья, в надежде хоть немного обуздать мое пьянство, забирали меня и увозили из Коломбо. Это срабатывало, но не всегда. Однажды вечером, напившись водки и проглотив горсть таблеток, я потащила Лестера на пустынный пляж и заставила пройти в полной темноте несколько миль. Я знала, где черепахи откладывают яйца, и мне захотелось показать ему это место. Битый час мы бродили по пляжу. Спотыкаясь, я отчаянно ругала рельеф: почему тут так много песка — целые дюны! Мне не хотелось признавать, что мы, кажется, заблудились. Перед выходом Лестер видел меня с бутылкой и забеспокоился. Накануне вечером я выпила так много, что меня несколько раз рвало. Потом я отключилась, а Лестер до утра сидел возле кровати — боялся, что я захлебнусь рвотой во сне. Он думал, что теперь повторится то же самое, и всю дорогу ворчал: «Что мы тут делаем? Вокруг никого, и уже совсем темно». Наконец мы действительно наткнулись на зеленую черепаху — она откладывала яйца в огромную яму, которую сама вырыла в песке. Мы оказались не одни — за процессом наблюдала еще двое немецких туристов. Я тихонько подобралась к черепахе, поглядела в яму и вынула одно яйцо. Оно лежало у меня на ладони — мягкое и еще теплое. Мне хотелось думать, что оно волшебное. Я заставляла Лестера хоть глянуть на него. Но у Лестера лопнуло терпение. «Сегодня пятница! — рявкнул он. — Я мог бы быть в Лондоне и сидеть в пабе. Почему я торчу на каком-то пляже с какими-то немцами и любуюсь на задницу черепахи?»

Кто-то снял с серой стены дома медную табличку с именем моего отца. Оно было выгравировано черным курсивом. Я сидела в машине моей подруги Мэри-Энн и смотрела на дырки в стене, оставшиеся от таблички.

В этом доме в Коломбо мои родители прожили около тридцати пяти лет. Здесь прошло мое детство. Для моих сыновей это был «наш дом на Шри-Ланке». Они шалели от восторга, когда мы приезжали сюда летом и на Рождество. В этом доме Вик сделал первые шаги. Малли называл его просто — «Шри-Ланка». В наш последний, 2004 год, когда мы со Стивом одновременно взяли творческий отпуск и решили на долгие месяцы отправиться всей семьей в Коломбо, этот дом стал центром жизни наших детей.

Именно сюда мы должны были вернуться днем двадцать шестого декабря. Моя мать уже выдала нашей кухарке Сародже обеденное меню. Именно сюда не вернулись ни мы, ни родители. Теперь, через шесть месяцев после волны, я наконец осмелилась приблизиться к этому дому.

Я сидела с Мэри-Энн в машине, припаркованной у фасада дома, и чувствовала себя очень неуверенно. Мне не хотелось смотреть по сторонам — боялась увидеть слишком многое. И все-таки не смогла удержаться и взглянула.

На первый взгляд — кроме того, что фасад стал безымянным, — здесь ничего не изменилось. Все та же высокая металлическая калитка с заостренными пиками наверху, чтобы не лезли воры. Балкон с надежными белыми перилами. Наша машина стояла под тем самым манговым деревом, которое при цветении неизменно вызывало у меня аллергию, — больным деревом с темными пятнами на листьях. На дорожке лежали черные камешки. Вик любил возиться с ними, дожидаясь, когда приедет фургон из местной пекарни. Мы часто покупали их сдобные, щедро посыпанные сахарной пудрой булочки в форме крокодила.