Лариса Пыжьянова - Разделяя боль. Опыт психолога МЧС, который пригодится каждому

На одной ЧС было очень тяжелое массовое опознание. Одного человека мы никак не могли найти — ни среди живых, ни среди погибших. А пока тело не найдено, есть надежда, что человек жив. Все его родные находились на взводе, потому что это были долгие эмоциональные качели — от полного отчаяния до зыбкой надежды.

Жена пропавшего была в тяжелейшем состоянии — кричала, плакала, злилась. Я обратила внимание, что она то и дело говорит с кем-то по телефону, причем с каждым разом все более раздраженным, резким голосом. Я спросила: «Кто это вам звонил?» Она нервно ответила: «Да шестилетний сын звонит и звонит без конца, достал уже!» «А с кем он сейчас дома?» — «Один». Мне стало не по себе. Дальше она сказала то, что нельзя было оставить без внимания: «Сбылась его мечта. Нет у нас больше папки. Так ему и скажу». — «А почему вы считаете, что он об этом мечтал?» — «У нас отец был строгий. Недавно отругал его, а он и говорит: ты злой, лучше бы тебя с нами вообще не было. Вот я ему и скажу». Я понимала, что она не в состоянии что-то слышать, она в остром горе. И все же я попыталась до нее достучаться и спросила: «А вы действительно считаете, что ваш муж погиб, потому что сын этого хотел?» Женщина даже вздрогнула: «Нет, конечно!» — «А тогда зачем вы хотите это сказать?» — «А что, не надо?» И тогда я произнесла то, что так необходимо было донести до этой женщины: «Понимаете, вы его мама, он вам поверит безоговорочно. И как ему дальше жить?» — «Да я просто так хотела…» — «Вы же понимаете, почему он так говорил?» — «Ну да, он любил отца, ну да, обиделся».

Стало ясно, что женщина в состоянии понять, что происходит, и я продолжила: «А как вы думаете, почему он так часто звонит? Он же сейчас там один, и ему очень страшно, он не знает, что происходит. Он хочет знать, что опора еще есть, он за вас цепляется эмоционально: „Мама, скажи, что ты есть, что ты меня любишь!“» Женщина выслушала меня и заплакала.

И ведь потом невозможно все откатить назад — понимание своей вины в смерти отца осталось бы у мальчика на всю жизнь. К тому же обычно в таких случаях посыл бывает очень эмоциональный, от него непросто защититься, тем более ребенку. В него это влетает, как снаряд, который может рвануть сразу, а может в любой момент в будущем.

Вспоминается еще одна история: у мужчины погибла дочь, он приехал на опознание с сыном-подростком. Мы разговаривали, и у него внезапно вырвалось: «У сына завтра должен быть день рождения, теперь не будет». Я переспросила: «Как не будет? Ваш сын жив». — «У него дня рождения вообще больше не будет. Он завтра гроб с сестрой понесет». Я повторила: «Ваш сын жив». — «Он-то жив, а вот его сестра умерла». И вот это «он-то жив» прозвучало с таким укором! Вероятно, дочка была папиной любимицей, и сейчас он не смог этого скрыть. Но каково было сыну такое услышать!

В каждой ЧС есть истории, которые запоминаются на всю жизнь, но эту я особенно часто вспоминаю. Мужчина находился в тяжелейшем стрессе и очень плохо осознавал реальность. Но известно, что даже в состоянии гипноза человек не способен сделать то, что не может сделать в обычном состоянии. Например, его можно заставить взять в руки нож, но невозможно заставить воткнуть этот нож в человека. Все такие эксперименты заканчивались тем, что с испытуемым случался острый припадок, но нож в чучело, изображающее человека, он вонзить не мог. Поэтому основное, что я вынесла за время своей работы в МЧС, — человек в горе не становится принципиально другим. Просто в нем что-то заостряется, возможно, то, что раньше было тщательно скрыто. Это точно не что-то новое.

Как правило, у людей, переживающих горе, нарушаются когнитивные процессы: появляется рассеянность, ухудшается память. Это касается и детей. У них начинаются проблемы в школе: учителя жалуются на невнимательность, невыполнение домашнего задания, грубость. У родных ребенка в ответ возникает агрессия, они не понимают, почему он так себя ведет.

Например, женщина жалуется на своего ребенка: «Он раньше хорошо учился, был отличником, и вдруг скатился на двойки. У меня горе муж погиб, а сын меня совсем добить хочет». Но у мальчика ведь тоже горе, и он таким образом его переживает. Надо понимать, что потом все наладится, главное — дать ребенку время, чтобы прожить этот период так, как он может, не ругать и не обвинять его в лени и непослушании.

Иногда проблемы в учебе — это способ привлечь внимание. Так бывает, когда в семье каждый горюет сам по себе. Ребенку тоже очень плохо, но никто из близких его не замечает. В моей практике был случай, когда подросток после смерти мамы стал носить в школу нож, хотя до этого никогда проблем с поведением не было. Папу вызвали в школу. Он пообещал разобраться и наказать сына. А надо было не наказать, а поддержать. Мальчик, прежде спокойный и тихий, берет с собой в школу нож! Это значит, что было сильно подорвано его чувство безопасности, он совсем не чувствовал поддержки взрослых и решил сам себя защитить таким способом.

Я очень люблю пример про детскую площадку. Мамы стоят, говорят о своем, а дети играют. Время от времени ребенок подбегает к маме: обнимет, постоит и дальше бежит. Подпитался ее защитой, уверился — вот она мама, я в безопасности. Так и тут: мы должны защищать детей, не скрывая от них реальный мир, трагические ситуации, а давая свою родительскую защиту. «Да, сейчас нам плохо, нам тяжело, я могу плакать и буду плакать, но я с тобой, мы вместе, я тебя люблю, ты под моей защитой». Это не обязательно говорить словами, достаточно обнять, прижать к себе, вместе поплакать.

Самое сложное для взрослого — это сообщить ребенку о смерти близкого. Лучше всего, если это сделает кто-то из родных или по крайней мере тот, кого ребенок хорошо знает и кому доверяет. В этот момент очень важно обнять ребенка или взять на руки. Он должен почувствовать, что его по-прежнему любят и что он не будет отвергнут.

Ребенок может продемонстрировать вспышку гнева. Не надо уговаривать его успокоиться, не злиться, не плакать, взять себя в руки, потому что горе, не пережитое вовремя, может вернуться месяцы или годы спустя.

Обычно на время похорон детей куда-либо увозят. Это ошибка. Ребенок в любом возрасте должен оставаться и переживать горе с семьей, иначе он чувствует себя покинутым и одиноким: меня не взяли туда, потому что я плохой, значит, я виноват.

Некоторые специалисты считают, что на кладбище или похороны можно брать детей только с подросткового возраста. Я придерживаюсь другого мнения: детям любого возраста нужно говорить о случившемся и позволять присутствовать при прощании. На кладбище ребенок должен оставаться под присмотром взрослого, который сможет о нем позаботиться, создать ощущение безопасности и рассказать доступными словами о том, что происходит.