Дэвид Эпштейн - Универсалы [Как талантливые дилетанты становятся победителями по жизни] [litres]

Не нужно говорить, что «пятничные эксперименты» никак не финансируются и в большинстве своем не окупаются. Однако после лягушки в один из таких вечеров была изобретена «геколента» – клейкая лента, созданная под впечатлением от устройства лапок геккона. А потом – он использовал скотч, чтобы отодрать тонкие слои графита, из которого состоит стержень простого карандаша. Это нехитрое приспособление закончилось в 2010 году присуждением Нобелевской премии по физике Гейму и его коллеге Константину Новосёлову за изобретение графена (этот материал в сто тысяч раз тоньше человеческого волоса и в двести раз крепче стали). Он гибкий, прозрачнее стекла и обладает отличной электропроводимостью. Пауки, которых кормили графеном, производили шелковую паутину, чья прочность во много раз превышала кевлар, из которого сделаны экраны пуленепробиваемых жилетов. Графен состоит из углеродистых штрипсов толщиной в один атом. Ранее считалось, что подобный состав может существовать только в теории. Когда Гейм и Новосёлов отправили свое изначальное изобретение в редакцию одного из самых престижных журналов, один из рецензентов заявил, что оно нереализуемо, а другой счел его «недостаточно прогрессивным».

Искусствовед Сара Льюис занимается исследованием творческих достижений. Людей, которые мыслят как Гейм, она назвала «сознательными любителями». Само слово «любитель», подчеркнула она, не должно расцениваться как оскорбление – оно всего лишь обозначает человека, который обожает то, чем занимается.

«Парадокс инновации и мастерства состоит в том, что технологические прорывы часто случаются, когда вы начинаете путь, но отклоняетесь от выбранной траектории и делаете вид, что только начали», – пишет Льюис. – Когда Гейма попросили (за два года до получения Нобелевской премии) описать свой стиль работы как исследователя, который работает с научной газетой, ответ звучал так: «Должен сказать, стиль этот весьма необычный. Я не погружаюсь глубоко, а скорее брожу по мелководью. С тех пор как я только-только получил докторскую степень, примерно раз в пять лет я меняю объект изучения… Мне не хочется всю жизнь посвятить одному предмету. Иногда я в шутку говорю, что предпочитаю заниматься поиском, а не исследованием». Отклонение от того, что Гейм называет «прямой колеей» жизни, небезопасно с психологической точки зрения, но имеет свои преимущества – они заключаются в мотивации и способности интересоваться тем, о чем уже не спрашивают люди, давно работающие в той или иной области». Его «пятничный вечер» выполнял ту же функцию, что и «субботнее утро» для Смитиса: они служили противовесом рутинной работе, которой они занимались в течение недели, были исследованием в более широкой области. Они заключали в себе три принципа «ограниченной небрежности», выведенные Максом Дельбрюком – нобелевским лауреатом, который работал на стыке физики и биологии. «Осторожно! Не стань слишком осторожным», – предупреждал Дельбрюк, или сам не заметишь, как ограничишь область своих исследований.

Новосёлов был студентом Гейма на магистратуре, которого тот взял к себе, когда один из коллег Гейма заметил, что Новосёлов, похоже, «зря тратит время» в другой лаборатории. Придя к Гейму, Константин обнаружил те же инструменты, что были в старой лаборатории, но «здесь была гибкость и возможность попробовать себя в различных областях – вот что интересно». В его профиле в журнале Science есть раздел под названием «Стремление расти вширь» и «Размазать тонким слоем». Из этих названий могло бы сложиться впечатление, что он и в самом деле отстает от своих коллег – если бы в тексте статьи не говорилось о том, как в тридцать шесть лет он стал самым молодым лауреатом Нобелевской премии по физике за сорок лет.

Подобно Ван Гогу и Фрэнсис Хессельбейн, а также множеству молодых спортсменов, Новосёлов, должно быть, на первый взгляд производил впечатление человека, безнадежно отстающего, до тех пор, пока делом не доказал обратное. Ему повезло. Он оказался в рабочей среде, где изворотливость ума расценивалась как конкурентное преимущество, а не как болезнь, которую нужно искоренить во имя эффективности. Подобная защита от культа раннего старта встречается все реже. На том или ином этапе все мы в определенной степени специализируемся – каждый на своем предмете, – и потому попытки достичь этого этапа как можно скорее представляются логичными. К счастью, всегда есть первопроходцы, чья задача – служить противовесом культу раннего старта. Они хотят получить все – и изворотливость ума, и мудрость опыта; и обширные концептуальные навыки, позволяющие задействовать научные очки Флинна, даже в рамках программ подготовки узких специалистов; и творческий заряд междисциплинарного удобрения. Они хотят обратить в пользу тенденцию Тайгера – не только ради себя, но ради всех, даже в тех областях, которые по определению гиперспециализированы. Именно от этих сфер, по их мнению, зависит будущее открытий.

Всего за несколько минут разговора становится ясно, что Артуро Касадевалл – из тех, у кого стакан всегда наполовину полон. Один из наиболее значимых дней в его жизни – когда открыли гравитационные волны, а ведь это не его сфера.

«Две черные дыры сталкиваются в космосе миллиард лет назад, и в течение этого времени гравитационные волны проходят сквозь время и пространство, – рассказывает он с широко распахнутыми глазами. – В момент первого сигнала жизнь на Земле была одноклеточной, и даже тогда человечеству удалось создать два интерферометра и уловить этот сигнал. Вы только представьте, какое достижение!» В своих сферах – микробиологии и иммунологии – он доктор наук и самая настоящая звезда. Он занимался исследованием СПИДа и сибирской язвы, а также внес большой вклад в изучение грибковых заболеваний. Его h-индекс – частота научных публикаций и упоминаний – недавно превысил индекс Альберта Эйнштейна [66] В наши дни ученые публикуются чаще, чем в прошлом, поэтому это сравнение не вполне справедливо, и все же Касадевалл оказался в довольно странной компании. . Поэтому, когда в 2015 году он пришел в Блумбергскую школу общественного здравоохранения им. Джонса Хопкинса, чтобы возглавить кафедру молекулярной микробиологии и иммунологии, и объявил, что научно-исследовательская деятельность переживает кризис, коллеги отнеслись к этому серьезно.

В обращении к своим новым коллегам Касадевалл заявил, что темпы прогресса замедлились, тогда как отставание научной литературы усилилось и скорость прогресса пропорционально выше темпов публикации. «Если с этой ситуацией ничего не делать, – продолжал он, – то все новые работы будут отставать на несколько лет». Это был черный юмор ученого, но он имел под собой основания. По его мнению, проблема заключалась в том, что молодые ученые стараются как можно быстрее получить спецификацию, но не учатся толком думать; в конце концов они способны хорошо работать самостоятельно, но абсолютно не готовы к тому, чтобы выявлять плохую (или недобросовестную) работу коллег.