Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

Как только закончилась поминальная служба, я в тот же час встал, поскольку мне нужно было уезжать, чтобы успеть забрать друзей из аэропорта, но только я открыл калитку, как услышал, что меня окликают, и, повернувшись, увидел величавого пожилого человека в великолепной широкополой шляпе, который приближался ко мне в сопровождении очень привлекательной женщины. Видя, что я не сразу узнал его, он представился:

— Элвин Кросс, а это моя жена Моника. Я приходил к вам на терапию полжизни назад.

Терпеть не могу эти неловкие ситуации. Память на лица никогда не была моей сильной стороной, и по мере того, как я старел, она становилась еще хуже. В то же время я подумал, что моего бывшего пациента может ранить тот факт, что я его не помню, поэтому я тянул время в надежде на то, что воспоминания о нем всплывут в моей голове.

— Элвин, рад вас видеть. Приятно познакомиться с вами, Моника.

— Ирв Ялом, — сказала она, — очень рада познакомиться с вами. Я так много слышала о вас от Эла. Я думаю, нашей с ним встречей, нашим браком и двумя нашими замечательными детьми я обязана именно вам.

— Это очень приятно слышать. Простите, что я так медленно всё вспоминаю, Элвин, но в течение нескольких минут я вспомню всё о том времени, которые мы с вами вместе провели, — так это работает в моем возрасте.

— Я работал тогда и, собственно, сейчас продолжаю работать рентгенологом в Стэнфорде 6 6 Медицинский центр при Стэнфордском университете. , и пришел к вам вскоре после смерти моего брата, — сказал Элвин, пытаясь оживить мои воспоминания.

— Ах, да-да, — соврал я, — я припоминаю. Я бы с радостью пообщался с вами подольше и получше бы узнал о вашей жизни после терапии, но я спешу в аэропорт, мне нужно встретить своих друзей. Мы могли бы встретиться за чашечкой кофе на неделе и поболтать?

— С удовольствием.

— Вы все еще в Стэнфорде?

— Да.

Он достал свою визитку из кармана и протянул ее мне.

— Спасибо, я позвоню вам завтра, — сказал я на бегу, подавленный своим провалом в памяти.

Позднее этим вечером я заглянул в архив, чтобы найти свои записи об Элвине. Пока я копался в своих файлах с записями о пациентах, я размышлял о той глубине, о тех радостных, а иногда трагичных историях, содержащихся в этих записях. Каждая из них воскрешала в памяти разыгрывающуюся между двумя людьми захватывающую драму, в которую я был вовлечен, и было трудно оторваться от переживания этих старых забытых встреч.

Я нашел папку Элвина Кросса в секции 1982 года, и, хотя мы виделись всего в течение 12 часов психотерапии, это была папка довольно внушительных размеров. Во времена, когда компьютеров еще не было, у меня была такая роскошь, как личный помощник, которому я диктовал длинные заметки по каждой сессии. Я открыл папку Элвина и начал читать. В течение нескольких минут, пожалуйста, всё встало на свои места.

Элвин Кросс, рентгенолог из Стэнфордской больницы, позвонил и попросил о консультации в связи с некоторыми личностными проблемами. Многие стэнфордские врачи, которые приходили ко мне на терапию, имели четкое правило приходить в мой кабинет в Стэнфордской больнице тик-в-тик или даже на несколько минут позже, потому что были обеспокоены мыслью о том, что кто-то может увидеть, как они посещают психиатра. Но только не доктор Кросс, который спокойно сидел в комнате ожидания и читал журнал. Когда я подошел и представился, он поздоровался со мной, крепко пожав мне руку, затем спокойно и уверенно прошел в мой кабинет и сел в свое кресло, ровно держа спину.

Я начал так, как обычно начинаю первую сессию, делясь с ним той информацией о нем, которой располагаю.

— Все, что мне известно о вас, доктор Кросс, следовало из нашего телефонного разговора. Вы врач Стэнфордской больницы, вы услышали мою последнюю презентацию на медицинском «круглом столе» о моей психотерапевтической работе с пациентами, умирающими от рака груди, и подумали, что я мог бы быть вам полезен.

— Да, всё так. У вас был очень живой и необычный доклад. Я уже много лет посещаю заседания «круглых столов», но это было в первый раз, когда я услышал доклад, в котором говорилось о человеческих чувствах, а не показывались бы какие-то слайды с цифрами и отчётами о гистологических исследованиях.

Мое первое впечатление от Элвина Кросса было следующим: обладающий чувством собственного достоинства, привлекательный мужчина тридцати лет, с точеными чертами лица, с легкой сединой на висках и уверенной манерой речи. И он, и я были одеты одинаково: каждый в белый больничный халат с нашими именами, вышитыми темно-синими курсивными буквами на верхнем левом кармане.

— Итак, расскажите мне, что такого я сказал на «круглом столе», что заставило вас подумать, что я могу быть вам полезен?

— Казалось, что вы испытываете очень нежные чувства к своим пациентам, — начал он. — И я был потрясен вашим описанием онколога, спокойно вручившего вашей пациентке результаты ее рентгенограммы; ее ужаса, который она испытала, когда узнала, что ее рак находится на этапе образования метастаз, и как крепко она прижалась к своему мужу от ужаса, что ей вынесли смертный приговор.

— Да, я помню. Но скажите мне, какое отношение имеет это к нашей с вами сегодняшней беседе.

— Дело в том, что я тот самый парень, который пишет эти смертные приговоры. Я пишу подобные отчеты уже довольно долгое время, на протяжении последних пяти лет, и только ваш доклад заставил меня посмотреть на них с другой стороны.

— Сделал их более персонифицированными?

— Именно. В наших рентгеновских кабинетах мы не встречаемся со всем пациентами. Мы обращаем внимание на зоны кальциноза или на размеры утолщений. Мы ищем из ряда вон выходящие случаи, которые можем показать студентам, — смещенные внутренние органы, кость, декальцинированную вследствие миеломы, раздутые петли кишечника, добавочную селезенку. Речь всегда идет о частях, частях тела. И никогда о целостном человеке в его целостном теле. А теперь я думаю о том, как почувствуют себя пациенты и как будут выглядеть их лица, когда доктор зачитает им мои отчеты по их рентгенограмме, и эта мысль несколько меня беспокоит.

— Вы недавно начали так думать? После того, как услышали мой доклад?

— О да, совсем недавно, и отчасти благодаря вашему докладу. В противном случае я не смог бы нормально работать все эти годы. Я знаю, вы бы не хотели, чтобы ваши рентгенограммы изучал кто-то, кого беспокоит мысль о том, как вы будете себя чувствовать, прочитав его отчет.

— Несомненно. Наши области деятельности отличаются друг от друга, не так ли? Я стараюсь быть ближе, а вы стараетесь соблюдать дистанцию.

Он утвердительно кивнул, и я продолжил:

— Но вы сказали, что изменения произошли «отчасти» благодаря моему докладу. Есть какое-то предположение касательно того, что еще могло этому поспособствовать?