Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

«Это становилось странным», — подумал я. Такой любезный вначале, сейчас, казалось, Пол стремился давать мне настолько мало информации, насколько это было возможно. Что происходит?

Я упорно продолжал:

— Вы планировали написать роман о Ницше, и в вашем письме вы упомянули, что прочли мой роман «Когда Ницше плакал». Вы можете добавить что-то к этому?

— Я не понимаю ваш вопрос.

— Какие чувства вызвал у вас мой роман?

— Поначалу немного затянутый, но потом набравший обороты. Несмотря на напыщенный язык и стилизованный, неправдоподобный диалог, в целом это было увлекательное чтение.

— Нет, нет, я имел в виду вашу реакцию на этот роман, исходя из того, что вы сами стремились написать роман о Ницше. Это должно было вызвать у вас какие-то эмоции.

Пол неодобрительно покачал головой, как если бы он не хотел, чтобы ему докучали таким вопросом. Не зная, что еще сделать, я продолжил:

— Скажите, как вы попали ко мне? Был ли мой роман причиной того, что вы выбрали меня для консультации?

— Ну, какая бы ни была причина, мы сейчас здесь.

«С каждой минутой наша беседа приобретает все более странный оборот», — подумал я. Но если я собирался провести с ним успешную консультацию, то мне непременно нужно было знать о нем больше. Я прибегнул к проверенному средству — к вопросу, который никогда не подводит и предоставляет уйму информации: «Мне нужно знать о вас больше, Пол. Я верю, что если вы детально расскажете мне о вашем обычном двадцатичетырехчасовом дне, то это поспособствует нашей сегодняшней работе. Выберите какой-нибудь день в начале этой недели, и давайте начнем прямо с момента вашего утреннего пробуждения». Я практически всегда задаю этот вопрос на консультации, поскольку он предоставляет бесценную информацию о значительном количестве областей жизни пациента — о том, как он спит, что ему снится, какой у него режим питания и режим работы, но самое главное, я узнаю, что за люди наполняют его жизнь.

Не разделив моего исследовательского энтузиазма, Пол лишь покачал головой, как бы отмахиваясь от моего вопроса.

— У нас есть более важная тема для обсуждения. В течение многих лет я вел продолжительную переписку с моим научным руководителем профессором Клодом Мюллером. Вы знаете его работы?

— Да, я знаком с написанной им биографией Ницше. Она весьма интересная.

— Хорошо. Очень хорошо. Я невероятно рад, что вы так думаете, — сказал Пол, залезая в портфель и извлекая оттуда массивную архивную папку на кольцах.

— Итак, я принес эту переписку с собой и хотел бы, чтобы вы ее прочли.

— Когда? Вы имеете в виду сейчас?

— Да, нет ничего более значимого, что мы могли бы сделать на этой консультации.

Я посмотрел на свои часы.

— Но у нас ведь всего одна консультация, а ее прочтение займет около часа или двух, и есть так много важного, что мы…

— Доктор Ялом, поверьте мне, я знаю, о чем прошу. Начинайте. Пожалуйста.

Я был в замешательстве. Что же делать? Он был абсолютно непреклонен. Я напомнил ему о том, что наше время ограничено и он был хорошо осведомлен о том, что в его распоряжении только одна эта встреча. С другой стороны, возможно, Пол знал, что он делает. Возможно, он верил, что эта переписка предоставит мне исчерпывающую информацию. Да, да, чем больше я думал об этом, тем больше я убеждался в том, что это могло быть правдой.

— Пол, я так понимаю, что вы хотите сказать, что в этой переписке содержится вся необходимая информация о вас?

— Если это предположение необходимо для того, чтобы вы прочли ее, то мой ответ — да.

Что-то совершенно невероятное. Глубоко личный диалог — это моя профессия, мой конек. Это то пространство, где я всегда чувствую себя комфортно, а в нашем диалоге все еще ощущалось какое-то недоверие, всё казалось беспорядочным. Возможно, мне стоит перестать слишком стараться и просто довериться потоку. Я был немного сбит с толку, но молча согласился и протянул руку, чтобы взять рукопись, которую он держал.

Передавая массивную архивную папку на трех кольцах, Пол сказал мне, что переписка длилась более сорока пяти лет и завершилась со смертью профессора Мюллера в 2002 году. Я стал перелистывать страницы, чтобы составить первое впечатление. Много старания было вложено в эту папку. Казалось, что Пол сохранил, пронумеровал и проставил даты на всех посланиях, которыми они обменивались, причем как на повседневных записках, так и на длинных непоследовательных письмах. Все письма профессора Мюллера аккуратно заканчивались небольшой подписью изящной формы, в то время как письма Пола — как ранние машинописные копии, так и поздние ксерокопии — незатейливо заканчивались литерой Я. Пол наклонился ко мне: «Пожалуйста, начинайте».

Я прочел первые несколько писем и увидел, что это была самая учтивая и захватывающая переписка. И хотя было очевидно, что профессор Мюллер испытывает глубокое уважение к Полу, он упрекал его за то, что тот был страстно увлечен игрой слов. В самом первом письме он сказал: «Я вижу, что Вы влюблены в слова, мистер Эндрюс. Вам доставляет удовольствие вальсировать с ними. Но слова — это всего лишь ноты. Это идеи, которые создают мелодию. Это идеи, которые структурируют нашу жизнь». «Я признаю себя виновным, — находчиво отвечает Пол в следующем письме. — Я не проглатываю слова, я люблю танцевать с ними. Я очень надеюсь, что буду вечно виновен в этом преступлении». Несколько писем спустя, невзирая на статус и полвека, которые их разделяли, они оставили формальные титулы мистера и профессора и стали называть друг друга по именам — Пол и Клод.

В другом письме мой взгляд остановился на высказывании, написанном Полом: «Я постоянно привожу в недоумение своих собеседников». Значит, я такой не один. Пол продолжал: «Поэтому, я всегда выбираю одиночество. Я знаю, что заблуждаюсь, предполагая, что другие разделяют мою страсть к великим словам. Я знаю, я навязываю им свою страсть. Вы можете только представлять себе, как все существа спасаются бегством и бросаются врассыпную, когда я приближаюсь к ним». «Это важно», подумал я. Во фразе «выбираю одиночество» есть какой-то косметический налет и поэтический отпечаток, но я представляю, что он очень одинокий пожилой человек.

И затем, спустя несколько писем, меня настигло «ага-переживание», когда я обнаружил отрывок, который, возможно, был ключом к пониманию всей нашей сюрреалистичной консультации. Пол писал: «Итак, вы видите, Клод, единственное, что мне остается, так это искать самый живой и благородный ум, который я только могу найти. Это должен быть ум, способный оценить мою чуткость, мою любовь к поэзии, ум достаточно острый и смелый, чтобы пригласить меня к диалогу. Заставляют ли эти слова учащаться ваш пульс, Клод? Мне нужен проворный партнер для этого танца. Не окажете ли вы мне честь? "