Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

— Хорошо, я не возражаю, но это немного необычно: вы — выдающийся профессор психиатрии, а я — главная медсестра.

— Спасибо, что не сказали «досточтимый профессор».

Она улыбнулась очень быстро.

— Я постараюсь, но могу забыть. Я консервативна в отношении должностей. — Она опять взглянула на мою книжную полку. — Я прочла несколько ваших книг. Они оказали на меня влияние.

— Именно книги стали причиной, по которой вы решили обратиться ко мне?

— Отчасти. Другой причиной была наша пациентка, Астрид, которая очень часто говорила о том, как вы ей помогали. Она много о вас говорила.

«Наша пациентка» — мне это понравилось. Это может помочь нам найти общий язык.

— Я довольно долго знаком с нашей пациенткой. Хорошая женщина. И терапевт хороший. Но скажите мне, было ли в этих книгах что-то, что вам особенно понравилось?

— Может быть, в книге, которую Астрид дала мне, — «Вглядываясь в солнце. Жизнь без страха смерти». В моем экземпляре масса пометок. Я прочла ее несколько раз. Я операционная сестра и провожу все время с тяжелобольными онкологическими пациентами и теми, которым требуется трансплантация. На работе я имею дело со смертью каждый божий день. Также мне нравится ваш роман «Шопенгауэр как лекарство». Главный герой, который борется со злокачественной меланомой, я никак не могу выбросить его из головы.

— У меня есть догадка, даже больше чем догадка, что вы уже ответили на этот вопрос, но давайте я задам его еще раз напрямую: скажите, почему вы решили обратиться ко мне? С какой проблемой вы столкнулись сейчас?

Жустин громко выдохнула, опустила руки и откинулась на спинку кресла.

— С чем я только не сталкиваюсь? Так много всего происходит, — она замолчала, её тревога была осязаема.

— Попытайтесь рассказать подробнее, Жустин. Здесь вы в безопасности.

Она казалась удивленной, возможно, не привыкла к моему обращению по имени. Она посмотрела прямо на меня. Я представил, как мало людей говорили ей когда бы то ни было, что она в безопасности.

— Хорошо, — она вздохнула, — давайте начнем. Начну с самого тяжелого. Около месяца назад я удалила родинку с ноги, и результаты анализов показали, что у меня злокачественная опухоль. Отсюда, как вы понимаете, мой интерес к персонажу книги «Шопенгауэр как лекарство». Джулиус, верно? Я постоянно перечитывала часть, где он умирает, и каждый раз плакала.

— Мне очень жаль, Жустин. Расскажите, что сказал ваш врач.

— Это нехорошо, но могло быть хуже. Очаг был немного изъязвлённый и располагался относительно глубоко, около четырех миллиметров, но первая лимфодренажная локализация — сигнальный лимфоузел был чистым. Вы понимаете, о чем я говорю? Паховые лимфатические узлы? Когда говоришь с психиатром, всегда не понятно, насколько много он помнит из медицины.

— Я соглашусь, что у меня существует пробел в знаниях современной медицины. Но я много работал с пациентами, имеющими онкологические заболевания, поэтому я понимаю, о чем вы говорите.

— Отлично. Конечно, отсутствие связи с лимфатическими узлами вселяет надежду, но глубина очага — это все же плохой признак. Я не так плоха, как Джулиус, но у меня сохраняются высокие шансы на повторное появление опухоли. Патолог говорит, что вероятность около пятидесяти процентов. Поэтому сейчас я пытаюсь сжиться с этой мыслью.

Какое-то время мы сидели в тишине. Я всем сердцем сочувствовал ей. Пятьдесят процентов вероятности на повторное появление! И если опухоль появится снова, мы оба знали, что никакого эффективного лечения не будет. Я пытался представить себя на ее месте и почувствовал, как весь вспотел.

— Это очень тяжело, Жустин. Но очень часто становится легче, если поделиться с кем-то своими проблемами.

— Подождите, это еще не всё.

— Да. Я отметил ваше выказывание: «С чем я только не сталкиваюсь?» Что еще происходит в вашей жизни?

— Моя работа занимает большую часть жизни, и работа эта наполнена болью. Взять, к примеру, Астрид. Я заботилась о ней неделями, хорошо ее узнала, действительно хорошо, и вот сейчас она умерла. Мы так старались. Она была так больна, так близка к смерти, её показатели билирубина и протромбиновый индекс просто зашкаливали; разлитие желчи было настолько серьезным, что я никогда такого раньше не встречала у других пациентов; каким-то волшебным образом мы получили трансплантат печени, и мы спасли ее, вернули ей здоровье. И вот сейчас, спустя несколько месяцев, внезапно, без малейшей причины, она умерла. И она лишь одна из многих, многих пациентов. Такое происходит с большинством моих пациентов: с фиброзно-кистозными трансплантациями легких, с распространёнными злокачественными опухолями яичников, или шейки матки, или поджелудочной железы. Я становлюсь близким для них человеком, работаю на износ, чтобы спасти их, и всё это для чего? Чаще всего в скором времени они умирают. А я — только сопровождающий в долину смерти. У меня огромная дилемма: если я сохраняю дистанцию, то я плохая медсестра и плохо выполняю свою работу, а если я хорошо делаю свою работу, то обжигаюсь.

— Звучит знакомо, Жустин. Очень знакомо. Позвольте мне поделиться с вами. Когда вы постучали мне по плечу на поминках Астрид, я был не очень отзывчив, так как затерялся в тех же самых мыслях, именно об этом же я думал. Так много работы, моей работы, Астрид, вашей, а потом в одно мгновение она ушла. Очень сложно осознавать всё это.

— Я сомневалась, стоило ли окликать вас тогда. У меня было чувство, что я прерываю что-то.

— Я рад, что вы воспользовались случаем. Но давайте продолжим. Осталось ли еще что-то в вашей жизни, что нам следует обсудить?

Жустин медленно кивнула.

— Оставшаяся часть жизни… это проблема. Всего остального просто немного. Моя жизнь слишком маленькая. Я развелась с мужем более двадцати лет назад. — Она глубоко вздохнула. — А теперь самая трудная часть. У меня есть ребенок… был ребенок… героиновый наркоман. Он сейчас в тюрьме Сан-Квентин отбывает десятилетний срок за покушение на убийство, продажу наркотиков и кражу со взломом.

— Когда вы вначале обронили «был ребенок», я сначала решил, что вы говорите о том, что он умер.

— Это именно то, что я имела в виду. Он действительно умер для меня. Я молюсь о том, чтобы никогда больше его не видеть. Я вычеркнула его из жизни. Полностью. У меня нет детей. Я одинока.

— В ваших словах слышится очень много боли.

— Было бы больно, если бы я позволила себе подумать об этом, но, как я сказала, я вычеркнула его из жизни. Все эти годы боль была просто невыносимой. Он оскорблял меня всеми возможными способами, и в конце он украл у меня всё, что только мог, и даже больше.

— Вы искали помощи в решении этих проблем: ваших чувств в отношении работы, опухоли, проблем с мужем и сыном?