Ирвин Ялом - Все мы творения на день и другие истории

— Вы говорите, что ваше укрытие убрали, но вы сами его убрали, когда приняли решение прийти ко мне.

— Это было сложнее, чем я думала. Я не могла или не пряталась от вас и пришла с открытой грудью.

— «С открытой грудью»?

— Я не это имела в виду… — вспыхнула Жустин. — Я имела в виду, что сняла тяжесть с груди.

Странная оговорка, и, возможно, с перегруженным значением, но уже не было времени изучать её в эту последнюю встречу. Я сделал пометку и отложил в долгий ящик, на случай если Жустин решит вернуться к более длительному курсу лечения, и ответил:

— Другой аспект сна — это то, что действие происходит ночью, вы тайком проникаете через окно и прячетесь внутри. Мне интересно, не может ли это указывать на необычный способ, с которым вы обратились ко мне. Встреча на поминках Астрид и последующая запись на прием — это не то же самое, как прийти ко мне в кабинет через обычную дверь. И затем вы убедились, что курс будет состоять всего из нескольких встреч.

— Да, всё верно, я понимаю, о чем вы говорите.

— Но я продолжаю думать о том пистолете, который вы принесли с собой. Какие у вас есть соображения на этот счет?

— Я ничего не говорила о пистолете. Я сказала, что у меня было оружие.

— Скажите мне, вы все еще можете представить этот сон, закрыв глаза?

Жустин закрыла глаза, и показалось, что она заснула: «Верно, он все еще в моей голове. Я вижу его, он немного померк, но я вижу, что у меня оружие, и это определенно не пистолет. У меня в руках что-то большое, весомое. Это базука, о, нет-нет, это атомная бомба». Она открыла глаза и потрясла головой.

— Очень много чувств в этом эпизоде. Оставайтесь в них, продолжайте. Что еще можете сказать об этом гигантском оружии?

— Сон говорит, что я опасна.

— Скажите больше об этом чувстве опасности, которое вы несете.

— Правда заключается в том, что я опасная. Злобная. Я полна злости. Плохие, злые мысли обо всех людях роятся в моей голове. Поэтому я держусь подальше от людей. Именно поэтому я так одинока.

Минуту или две мы хранили молчание. Время прошло. Я какое-то время сомневался, пока формулировал то, что хотел и должен был сказать ей.

— Есть кое-что, что я хотел бы сказать вам. Я сомневался до этого момента из-за того, что это касается нарушения врачебной тайны. Во время лечения Астрид рассказала мне кое-что, и в обычной ситуации я никогда бы не стал рассказывать то, что мне рассказал пациент. Но возможно, вам будет очень важно услышать это. Только поэтому я не могу промолчать. Более того, я уверен, что Астрид не возражала бы против того, чтобы я поделился с вами.

Глаза Жустин впились в меня.

— Астрид рассказывала мне о времени, когда находилась в самом тяжелом состоянии, полном ужаса, с уверенностью, что умирает, не в состоянии контролировать свои рыдания. Она ждала прихода своей семьи, когда медсестра наклонилась к ней и прошептала на ухо: «Покажи своим детям, чего ты стоишь». — Я остановился и взглянул на Жустин. Её лицо, все ее тело было смертельно неподвижно, как будто заморожено во времени. — Она не назвала мне имени, только сказала, что это была строгая медсестра, которую она очень уважала. Это были вы, Жустин? Это вы сказали ей те самые слова?

— Да, я сказала ей это.

— Астрид говорила мне, что именно эти слова, ваши слова, «поспособствовали преобразованию». Она назвала их поворотной точкой в суровом для нее испытании. Она сказала, что эти слова были самыми действенными из всех, какие она когда-либо слышала.

— Почему? Как?

— Она сказала, что они сразу каким-то волшебным образом заставили её перестать зацикливаться на себе, они заставили ее подумать о других, они дали ей чувство значимости. Сказанное вами показало ей, что, даже если она умирает, она все еще может что-то предложить своей семье; она смогла смоделировать ситуацию, как ей посмотреть смерти в глаза. Вы подарили ей бесценный подарок.

Долгое время Жустин сидела молча, а потом сказала:

— Боже милостивый! Это самая жестокая шутка. — Она посмотрела в сторону в направлении окна и проговорила, словно в трансе: — Самая жестокая шутка. Понимаете, я не прошептала эти слова на ухо Астрид. Я прошипела их. Да-да, прошипела. У Астрид было всё: палата, заполненная красивыми вазами и цветами, кольцо с бриллиантом размером с мяч для гольфа… прекрасные внуки, большая семья и друзья, собравшиеся вокруг нее. Я бы всё отдала, чтобы жить её жизнью — даже с её диагнозом. В своем бледно голубом кашемировом халате она устраивала прием для нескончаемого потока прекрасных посетителей и друзей. Её муж рассказывал мне о своей чертовой яхте сотню раз, а её терапевтом и приятелем был сам великий Доктор Ялом с кучей подписанных книг, разложенных вокруг её кровати, и, несмотря на все это, она не могла сделать ничего, только хныкать и хлюпать носом день за днем.

Она была жалкой. А я злобной, жесткой и завистливой, она довела меня до чертиков.

— И все же, несмотря на всё это, вы были единственной, кто смог ее успокоить. Она сказала: «Способствовала преобразованию». Вы изменили её жизнь. Что вы будете делать с этим новым знанием?

Жустин сидела тихо, медленно покачивая наклоненной головой.

Я посмотрел на часы.

— Наше время вышло, и я стараюсь найти путь завершить этот курс. Несмотря на все ваши самообвинения, лучшая часть вас нашла правильные слова. В конце концов, именно дела, а не мысли имеют значение. Давайте проведем мысленный эксперимент, Жустин.

Она подняла голову и уставилась на меня.

— Представьте, — продолжил я, — прямо здесь, в моем кабинете, очередь из людей, которым вы помогли, может быть даже тех, которых изменили. Очередь начинается здесь. — Я показал на точку рядом со своим креслом. — И представьте всех людей, живых или мертвых, которые благодарны вам. Вы можете увидеть людей, которых помните? Пожалуйста, очень постарайтесь.

Жустин молча кивнула.

— Я могу представить, — сказал я, — очень длинную очередь, выходящую за пределы кабинета и уходящую вниз по улице. Верно?

— Да, — сказала Жустин мягко. — Я могу их увидеть. Некоторых еще со времен работы в больнице «Майкл Риз». Я вижу и живых и мертвых, выздоравливающих и угасающих. Я вижу Астрид, стоящую самой первой в очереди, и да, очередь действительно растянулась далеко — так далеко, как только я могу видеть.

Длинная пауза и затем:

— Спасибо, это помогает. Но еще так много всего осталось. Злость не ушла. Злобные мысли остались в стороне, затаились и ждут.

— Те мысли старые, архаичные, они уходят к вашим ранним тяжелым и несчастливым дням. И вы пришли к своему гневу честно. Конечно, большая часть злобы и вины все еще связана с вашим отречением от сына, но мы оба знаем, что вы его не забыли. Все эти чувства должны быть раскопаны, изучены и в конечном счете, рассеяны. На это потребуется время и помощь опытного человека, но вы с этим можете справиться. Я уверен в этом, и, если вы захотите, я с радостью буду вашим проводником.