Джон Ронсон - Итак, вас публично опозорили [Как незнакомцы из социальных сетей превращаются в палачей] [litres]

И так далее. Практически ни одна из жестоких фантазий не имела отношения к реальной опасности – преследователям, бывшим партнерам и далее по списку. Все они касались ужаса, который несет с собой унижение. Брэд Блэнтон был прав. Спрятанный глубоко внутри стыд ведет к агонии. Ведет к Джоне Лереру. А если дать стыду волю, это приведет к свободе – или хотя бы смешной истории, которая тоже является своего рода свободой.

Так что именно там, в своем номере, я решил, что на второй день курса Брэда я решусь на это. Дам волю своему стыду. Стану Максом Мосли. Буду кристально честен.

На второй день Брэд во всеуслышание спросил, не хочу ли я занять место на Стуле Допроса, раз уж в первый день отмалчивался.

Я прочистил горло. Все ожидающе улыбались, словно я был гвоздем классного телешоу.

Я замешкался.

– Вообще-то нет, – сказал я.

Улыбки ожидания превратились в замешательство.

– По правде говоря, – объяснил я, – мне кажется, что мои проблемы не настолько серьезные, как у всех остальных в этой комнате. К тому же я не люблю конфликты.

Я разъяснил, что в моем неприятии конфликтов не было ничего странного: мне очень даже нравится смотреть на то, как ругаются два человека. Если я замечу, что на улице двое прохожих кричат друг на друга, я могу даже остановиться, соблюдая почтительную дистанцию, и понаблюдать за ними. Но участвовать в конфликтах самому – нет, это не мое.

– Так что я не хочу, чтобы люди решили, будто я противник Стула Допроса, – заключил я. – Пока что это мой любимый момент на курсе. Разглагольствования в промежутках мне кажутся довольно скучными, но вот Стул Допроса – это супер.

– То есть тебе хочется, чтобы Стул существовал, но оказаться на нем не хочется? – спросила подруга Брэда Тельма.

– Да, – ответил я.

– Я считаю, тебе нужно сейчас же сесть в него, вот прямо сейчас вставай и садись, – сказала Тельма.

– Нет-нет, – сказал я снова. – Честно, я чувствую себя куда комфортнее, наблюдая за тем, как на него садятся другие люди.

– ЧЕРТОВ ССЫКУН! – заорала Тельма. – Я считаю, что он ЧЕРТОВ ССЫКУН!

– Если вам есть что высказать Джону, сделайте это, – сказал Брэд.

– Ха-ха, – ответил я. – Я серьезно: у меня нет такой серьезной истории, которая требует Стула Допроса. Не хочу, чтобы висела гнетущая тишина, и не хочу ворошить прошлое. Это все будет не по-настоящему. Я просто считаю, что у остальных куда больше важных тем, чем у меня.

– ДЕРЬМО СОБАЧЬЕ! – вскрикнула Тельма.

– ТЫ ВЫСОКОМЕРНЫЙ СНИСХОДИТЕЛЬНЫЙ УБЛЮДОК! – сказал Брэд.

– Не думаю, что я сказал что-то снисходительное, – удивленно ответил я.

– «Вам, люди, это нужно, а мне нет» , – сказал Брэд, передразнивая меня.

– Честно говоря, я очень возмущен тем, что ты сделал такое заявление, – вклинился Джек, ветеринар-сексоголик. – Это было ОХРЕНЕТЬ как снисходительно. И еще меня возмущает то, что ты вечно копаешься в своем гребаном телефоне, это жутко отвлекает. МЕНЯ ВОЗМУЩАЕТ, ЧТО ТЫ ВЕЧНО ДЕРЖИШЬ СВОЙ ТЕЛЕФОН!

– Можно добавить кое-что насчет телефона… – начал я.

– Да нам насрать, какие у тебя на это причины, – сказал Брэд. – Мы продолжим возмущаться вне зависимости от того, предоставишь ты какие-то разъяснения или нет.

– Диалог работает не так, – сказал я.

– ХА-ХА-ХА-ХА! – прогоготала Тельма.

– Джон, возмущает ли тебя что-то, чем ты хотел бы поделиться с присутствующими в этой комнате? – с надеждой в голосе спросила Мелисса.

Я подумал и ответил:

– Нет.

– ХОЧУ, ЧТОБЫ ТЫ ЗНАЛ, ЧТО ТЫ ДЕРЬМОВЫЙ ПРИТВОРЩИК, И ВСЕ ТВОИ СЛОВА ТОЖЕ ДЕРЬМО СОБАЧЬЕ! – проорал Брэд.

– ЛАДНО! – закричал я в ответ. – Меня возмущает, что ты, – я повернулся к Джеку, – считаешь меня снисходительным. Я НЕ снисходительный. Я формирую свое мнение касательно того, что ваши проблемы серьезнее, ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО на основании тех вещей, что вы РАССКАЗАЛИ В ЭТОЙ КОМНАТЕ. И меня возмущает, что ты, – я посмотрел на Тельму, – ведешь себя, как шестерка Брэда, как член его банды. Ничто в этом мире не бесит меня больше, чем люди, которых больше заботит идеология, чем другие люди. Ты снесла меня с ног этой волной идеологии Брэда.

– ВОТ ТАКУЮ, ЗНАЧИТ, ИСТОРИЮ ТЫ ВЫДУМАЛ ПРО МЕНЯ! – вскрикнула Тельма. – Да? Он хочет сказать мне: «ПРОСТО ОТВАЛИ»! Но не хочет идти на конфликт! Так что мозг вдруг начинает работать!

– Меня возмущает, что ты постоянно выкрикиваешь что-то вроде «чертов ссыкун» и «дерьмо», потому что… – начал я.

– Никаких «потому что», – прервала меня Тельма. – У всех свое толкование.

Я с раскрытым ртом уставился на Тельму. Она решила меня ПОУЧИТЬ? Более того, меня вдруг осенило, что ни один из выкриков не отошел от парадигмы терапевтического сеанса. Это и была Радикальная Честность. С некоторыми клиентами Брэда этот метод творил чудеса. Но не со мной. Я начал ощущать себя невероятно разгневанным.

– Тебя возмущает, что я говорю тебе, что сказать? – спросила Тельма.

– Да, охренеть как возмущает, – гаркнул я. – Я просто, блин, чертовски возмущен тем, что ты говоришь мне, что сказать.

– Ах, бедняжечка, – сказал Брэд. – Нам так жаль, что мы ранили твои нежные чувства. Ладно! – Брэд хлопнул в ладоши. – Обед! Очень не хочется бросать тебя, Джон, но придется оставить тебя наедине с твоими эмоциями.

Вся группа встала и начала отдаляться.

Они что, пошли на обед?

– Но я все еще очень возмущен, – сказал я.

– И хорошо! – ответил Брэд. – Надеюсь, ты будешь в раздрае на протяжении всего обеда.

– Не вижу в этом никакой ценности, – пробурчал я, надевая пиджак.

Снаружи, в коридоре отеля, Марио – дилер марихуаны – ухмыльнулся и сказал:

– Не думаю, что на этом Брэд с тобой закончил!

И я понимал, почему он это сказал. По всей видимости, Брэд только что нарушил свое же золотое правило. Он не счел необходимым, чтобы мы остались все вместе, пока моя злость не улетучится сама собой. Любви не дали шанса прорасти. Меня изгнали на самом пике возмущения.

Час, отведенный на обед, я прошатался по улицам города. После ланча у меня оставалось всего пара часов до рейса в Нью-Йорк, так что я сходу выложил Брэду свою жалобу.

– Ты прервался на ланч посреди сессии, – сказал я. – Ты оставил меня клокочущим от негодования.

Мелисса наклонилась ко мне и сдернула бейсбольную кепку у меня с головы. Меня покоробило.

– Меня могло это очень расстроить, вплоть до суицидальных мыслей, – сказал я.

– Мы опаздывали на обед уже на десять минут, так что я принял решение оставить тебя наедине со своими мыслями, – ответил Брэд.

После этого все пошло своим чередом. Джек, ветеринар-сексоголик, который возненавидел меня за мой телефон, сел на Стул Допроса. Он вспомнил случай, когда его отец набросился на мать прямо на его глазах. Душераздирающая история. Он зажмурился, пересказывая события, так что я воспользовался возможностью, чтобы быстренько проверить Твиттер. Ненавижу не знать, что творится в Твиттере. Вскоре после этого я поспешил на обратный самолет до дома.