Питер Годфри-Смит - Чужой разум

Возможны несколько вариантов этого механизма. Например, хроматофор может располагаться поверх светочувствительной клетки, действуя как светофильтр. Тогда фоторецептор будет реагировать на цветной свет по-иному, чем другой, совмещенный с хроматофором другого цвета. Другую возможность выдвинул в беседе со мной Лу Джост, эколог, художник и специалист по орхидеям [133]. Он предположил, что в этом помогает сама смена окраски. Допустим, небольшое количество светочувствительных клеток находится под слоем густо расположенных хроматофоров. Когда хроматофоры разного цвета расширяются и сжимаются, проходящий сквозь них свет подвергается различным изменениям [134]. Если животное улавливает, какие хроматофоры расширяются и сколько света доходит до сенсоров, оно может получить какое-то представление о цвете попадающего на него света. Меняя цвет, оно действует как фотограф, меняющий светофильтры. Монохромный сенсор может определять цвет, если у организма есть разноцветные светофильтры и он знает, какие из них работают в каждый конкретный момент.

Все эти варианты зависят от расположения светочувствительных клеток относительно хроматофоров и от других неизвестных. Но в каком-то смысле было бы странно, если бы подобного механизма не было . Если светочувствительные элементы лежат ниже хроматофоров, то, когда животное использует хроматофоры для смены окраски, это непременно отразится на светочувствительных элементах под ними и характер этого воздействия будет зависеть от света «на входе». Это готовая информация. Эволюции вряд ли потребовались бы сложные преобразования, чтобы животное сумело приспособить эту информацию к делу [135].

Как стать видимым

По части маскировки осьминогам нет равных. Они могут оставаться совершенно невидимыми для наблюдателя – причем наблюдателя, который специально их ищет, – сидя в метре от него. Задачу им облегчает то, что, в отличие от каракатиц, у осьминогов практически нет твердых частей тела и они могут принимать чуть ли не любую форму. Гигантские каракатицы не могут так идеально дурачить наблюдателя, как осьминоги, но некоторые к этому идеалу приближаются. Лучший образец маскировки среди каракатиц я наблюдал у красной каракатицы ( Sepia mestus ). Это некрупный вид, вырастающий не более чем до 15 см в длину. Ее английское название «каракатица-жница» мрачновато для нее [136] – это милейшее животное, какое только можно себе представить. Обычно они приглушенного красного оттенка с желтой обводкой вокруг глаз. Этот экземпляр попался мне среди водорослей. Когда мы друг друга заметили, каракатица испугалась. Она пустилась в бегство, пытаясь укрыться то в водорослях, то за скалами. И вдруг она выскочила в открытый проход между скал с разбросанными по дну редкими камнями и исчезла. Раз – и я ее не вижу.

Я знал, что эти каракатицы умеют притворяться пестрыми камнями, и определенно ожидал, что она где-то тут – камнем прикидывается. Посреди прохода лежал небольшой камень. Я взглянул и подумал: ну, это и вправду камень. Я отправился в другой конец прохода, откуда она должна была выплыть, но ее и след простыл. Я вернулся снова осмотреть проход. И взглянуть на тот камень. При ближайшем рассмотрении он оказался каракатицей. Убедившись, что мое внимание сосредоточено на ней, она прекратила изображать камень и приняла свою обычную малиновую окраску. Так что я искал малютку-каракатицу, похожую на камень, зная притом, где искать, но она меня все равно одурачила.

Я все еще наблюдал, как она меняет краски, как вдруг откуда ни возьмись вынырнула зеленая мурена с разинутой пастью и бросилась на нее. Каракатица выпустила облако чернил – у них такие же чернила, как у осьминогов и кальмаров. Оно походило на клуб черного дыма, словно каракатица загорелась. Я попробовал заглянуть в проход, но там все было черным-черно, и я лишь мельком увидел беспомощную каракатицу в зубах мурены, которая мотала ее во все стороны. Меня заедала совесть, поскольку это из-за меня, наверное, каракатица отвлеклась и мурена воспользовалась случаем.

Чернила все еще клубились. После такого свирепого нападения я уже мысленно попрощался с каракатицей. Но затем она выплыла из черного облака – странно приплюснутая, безумной расцветки, с растопыренными плавниками. Она выглядела оглушенной, раненой, но плавать могла. На спине у нее осталась лишь одна крупная отметина от укуса, вокруг глаз все еще держались желтые полосы. Поначалу она плавала беспорядочными пьяными зигзагами. Потом спрямила курс и направилась в укрытие под другую скалу.

Я был поражен. Я знаю мурен как высокопрофессиональных хищников, особенно в ближнем бою среди скал и водорослей. Они состоят из сплошных зубов, мышц и змеиной силы. Когда мурена напала на каракатицу, казалось, что у той нет никаких шансов. Каракатица лишена зубов, костей и брони. Она похожа не на плоскую змею, а на игрушечный дирижабль. И все же она спаслась [137].

Считается, что первоначальной функцией смены окраски у головоногих – то есть ее эволюционной первопричиной – была маскировка [138]. Когда головоногие утратили раковину и отправились в свободное плавание по морям, кишащим зубастыми рыбами, маскировка была одним из способов не попасть к ним на обед. Маскировка – полная противоположность коммуникации: окраска нужна затем, чтобы вас не увидели или не узнали. У некоторых видов впоследствии появилась сигнальная окраска – маскировочный механизм был приспособлен к нуждам коммуникации и обмена посланиями. Теперь краски и узоры демонстрируются для того, чтобы их видели и замечали наблюдатели – например, соперники или потенциальные брачные партнеры.

Промежуточное положение между очевидными примерами маскировки и коммуникации занимают демонстрации устрашения . Это яркие расцветки, которые часто демонстрируются при бегстве от хищника. Предполагается, что их цель – ошарашить или сбить с толку противника, внезапно приняв новый необычный облик, так чтобы хищник замер или оказался дезориентирован. В данном случае цель демонстрации – чтобы ее заметили, но она не несет никакой информации для адресата. Она всего лишь должна огорошить, помешать погоне.

В брачный сезон самцы гигантской каракатицы устраивают ритуализированные представления, в которых задействованы сложные сочетания телодвижений и узоров на коже. Самое эффектное из этих зрелищ можно наблюдать на южном побережье Австралии, неподалеку от промышленного города Уайалла [139]. Тысячи гигантских каракатиц собираются там ежегодно зимой, чтобы спариться и отложить яйца на мелководье. Неизвестно, почему они выбирают именно это место, но именно там лучше всего наблюдать самый поразительный феномен коммуникации головоногих.