Питер Годфри-Смит - Чужой разум

В 1950 году немецкие физиологи Эрих фон Хольст и Хорст Миттельштедт предложили теоретическую основу для описания этих отношений [171]. Я уже называл один из введенных ими терминов – эфферентная копия. Все то, что мы воспринимаем через чувства, они обозначили термином афференция . Та часть входящей информации, которую мы получаем из изменений внешней среды, называется экзафференция ( экз- и значит «внешний»), а та, которую порождают наши собственные действия, – реафференция . Задача животных – отличить одну от другой. Реафференция затрудняет восприятие. Если бы наши собственные действия не влияли на то, что воспринимают наши чувства, жизнь во многих отношениях упростилась бы.

Один из способов справиться с этим затруднением – механизм «эфферентной копии», описанный выше. Двигаясь, мы посылаем сигнал тем нашим частям, которые участвуют в восприятии, приказывая им игнорировать некоторую долю входящей информации: «Не волнуйся, это всего лишь я».

Реафференция порождает проблемы, но вместе с тем и новые возможности. На собственные чувства можно воздействовать полезным образом. Здесь цель уже не отсечь ненужную нагрузку на восприятие, а, напротив, использовать действия для того, чтобы дать пищу восприятию. Простейший пример – когда вы что-то записываете, делаете памятку для себя, чтобы прочесть позже. В данный момент вы совершаете действие, изменяя окружающую среду, а позже вы воспримете результат своего действия. Это позволит вам тогда, в будущем, сделать что-то нужное с учетом информации, известной в настоящем.

Записать памятку и прочесть ее означает создать реафферентную петлю. Вместо того чтобы отфильтровывать лишь ту информацию, которая не является результатом ваших действий – вылавливать экзафференцию среди чувственного шума, – вы рассчитываете, что текст, который вы прочтете в будущем, будет всецело продуктом вашего предыдущего действия. Вам нужно, чтобы содержание записки зависело от ваших действий, а не от чьих-то помарок или природного разрушения бумаги. Петля между действием в настоящем и восприятием в будущем должна быть гарантированной. Она дает вам возможность создать нечто вроде внешней памяти – в этом наверняка и заключалась по большей части роль древнейшей письменности (ее памятники изобилуют списками товаров и сделок), а возможно, также и роль древнейшего изобразительного искусства, хотя в этом случае ясности гораздо меньше.

Когда письменное послание адресовано другим, это обычный вид общения. Когда вы записываете что-то для себя, в этом случае обычно ключевая роль отводится времени – целью является память в широком смысле. Но память подобного рода тоже коммуникативный феномен – это коммуникация между вами теперешним и вами будущим [172]. Дневники и заметки для себя так же включены в систему «говорящий – адресат», как и обычные виды общения.

В главе 2 я также обсуждал две различные роли, которые может выполнять межличностное общение и которые соответствуют двум различным представлениям о том, какие функции выполняли древнейшие нервные системы у животных. Одна роль – это координация между тем, что воспринимается , и тем, что делается, – примером здесь служит фонарь Поля Ревира. Другая – координация между различными компонентами одного и того же действия, чем занят загребной в многовесельной лодке. В этой главе, в начале книги, я писал, что большую часть времени обе эти функции выполняются одновременно, но различать их все-таки стоит. Это утверждение сохраняет силу, но теперь мы можем увидеть и связь между ними, которая была не столь очевидна в ходе предыдущего рассуждения.

Записывая что-то, чтобы напомнить себе о делах, которые нужно доделать позже, вы создаете помету, которую ваше будущее «я» воспримет чувствами . Это похоже на историю церковного сторожа и Ревира. Но помета сделана вашим теперешним «я», чтобы побудить ваше будущее «я» сделать что-то для завершения дела. Этот аспект ближе к внутренней координации деятельности – порождению действия, – хотя в данном случае для координации используется причинно-следственная петля, проходящая через внешний мир. Координация подразумевает создание послания с тем, чтобы впоследствии его можно было воспринять чувствами.

Иные из этих полезных петель проходят снаружи тела, иные – внутри. Эфферентные копии – это внутренние послания, деятельность нервной системы. Когда вы поворачиваете голову, а мир вокруг остается для вас неподвижным, это обеспечивают внутренние механизмы. Внутреннее послание используется для того, чтобы разрешить проблему, порождаемую влиянием действия на чувства. Но эти внутренние замыкающие контуры, как и внешние, также дают новые возможности и ресурсы. В рамках модели происхождения внутренней речи, которую я приводил выше, дело обстоит так. Копии высказываний, которые вы собираетесь произнести, могут сами порождать действия, совершаемые «про себя», – внутренние действия по обдумыванию возможностей, соединению идей, применению самоконтроля. Внутренняя речь может несколько напоминать реафференцию – результат действий, влияющий на чувства, – но внутренняя речь существует лишь у нас в голове, мы не слышим ее в действительности (по крайней мере в норме). Если внутренняя речь – род внутреннего транслирования информации в мозгу, она напоминает реафферентную петлю, возникающую, когда мы сами с собой разговариваем вслух или оставляем для себя записки. Но в этом случае петля короче и теснее, она невидима, а не публична, – поле безмолвного свободного эксперимента.

Взгляд на человеческое сознание как на пространство бесчисленных петель подобного рода дает нам иную возможность для понимания нашей собственной жизни и жизни других животных – включая головоногих, о которых идет речь в этой книге. Их средства выразительности – краски и узоры – не участвуют в создании сложных петель. (Это так, даже если оставить в стороне парадоксы, связанные с их предполагаемым дальтонизмом.) Игра узорами на коже, как бы сложны они ни были, больше похожа на улицу с односторонним движением. Животное не может видеть собственные узоры так, как человек слышит собственную речь. Вряд ли эти узоры хоть сколько-нибудь серьезно задействованы в создании эфферентных копий (если только не верны домыслы о том, что хроматофоры участвуют в кожном зрении). Демонстрации головоногих обладают чрезвычайной силой выразительности, но при наблюдении за отдельным животным – а не парой или группой – заметно, что эти демонстрации имеют мало отношения к петлям обратной связи и, возможно, вообще не могут иметь. Пример человека – крайний случай – указывает на то, что возможности, которые открывает реафференция, помогают развитию сложной психики. Головоногие пошли по другому пути.