Олег Цендровский - Между Ницше и Буддой [счастье, творчество и смысл жизни]

Но что же тогда – мы? Если подходить к проблеме в рамках классического понимания, то нас не существует. Есть только поток феноменов без их носителя, и наша личность суть процесс без лежащей под ним неизменной субстанции. «Я» – это не человечек, который пребывает внутри мира как исследующий его персонаж компьютерной игры, а сам этот мир, вся совокупность пребывающего в течении опыта.

Это можно пояснить на примере музыки. Музыкальная композиция представляет собой сочетание и чередование во времени разнообразных звуков, и ее цельность потому иллюзорна и условна. Наконец, у музыкальной композиции нет никакого «Я», которое бы проходило через все ее течение. Разумеется, звуки сливаются в общие паттерны и находятся в некоей последовательной гармонии, отчего мы можем сказать, что эта мелодия такова по своему духу, а иная от нее совсем отличается. Так и жизнь одного человека, подобно мелодии, отличается от жизни другого за счет разницы входящих в опыт компонентов. Но как музыка есть последовательность звуков без какого бы то ни было центра, так и человек есть процесс, своего рода эффект взаимодействия и чередования состояний опыта, а не их носитель.

Второй этап, после критики субстанциальности субъекта, наступил в XIX в. и связан с именами таких первопроходцев, как Ницше в философии, Достоевский в литературе и Фрейд в психоанализе. Их интересовала не столько структура опыта и то, есть ли у него носитель, а тот же вопрос применительно к желанию и поведению. Независимо друг от друга и под разными углами они увидели, сколь большое это упрощение – считать, что существует управляющий поступками разум, сознающий нашу пользу, и периодически осаждающие его чувства, влечения и ошибки суждения.

Человек на каждом шагу действует себе во вред, прекрасно это сознавая, делает то, что сам презирает, то, что противоречит его интересам. Разумные соображения потому вовсе не являются непременным центром поведения и иерархически не расположены выше прочих. Нет также и чувств, потребностей, влечений, которые бы имели однозначно преобладающее значение. В каждом человеке расклад и расстановка сил свои. Один способен отказаться от фундаментальных потребностей в безопасности, в еде и воде ради полового инстинкта или игры в рулетку. Другой пожертвует жизнью ради любви, третий любовью ради жизни, четвёртый поставит собственную разумную пользу надо всем.

Человек, выражаясь словами Ницше, только «общественный строй многих душ», где отдельные движущие нас аффекты и желания подобны мини-личностям. Гнев, зависть, ревность, любовь, ненависть, радость, отчаяние, решимость, колебание – это не состояния, в которых оказывается человечек внутри головы, субъект-субстанция. Это скорее поочерёдный выход на сцену различных «мини-субъектов», циркуляция которых и составляет внутренний опыт.

Для иллюстрации можно привести такую аналогию: в командном пункте нашей головы прямо перед пультом управления толпа мартышек каждую долю секунды затевает шумные драки и свары. Мартышка, которая побеждает, прыгает за пульт управления поведением и какое-то время силой исходящей от нее угрозы держит остальных в стороне. Но вот проходит немного времени, и ее стаскивает набравшийся сил конкурент. Тогда мы хотим уже не есть, а почитать книгу, не ругаться, а помириться, не спать, а бодрствовать. По законам нейробиологии только одна доминирующая потребность и программа может реализовываться в поведении в каждый взятый момент времени, поэтому за пультом всегда одна главная мартышка – специфическая нейронная сеть мозга.

Личность человека есть тогда что-то вроде статистического среднего из нрава мартышек, которые за этим пультом оказываются, она полицентрична не только с точки зрения восприятия опыта, но и мотивации. У нас нет центров поведения, которые обладали бы безусловным преимуществом, нет встроенной ригидной иерархии между ними, даже базовые биологические потребности могут быть легко подавлены иными потребностями вплоть до сознательного лишения себя пищи, питья, безопасности, удобства и чего угодно вплоть до жизни. Все зависит от конкретной расстановки сил в конкретной голове и исторической ситуации.

Исследуя внимательно роль чистого разума в этой игре, мы не можем не заметить, что он вообще не является силой, инициирующей поведение, не является игроком на арене. Разум лишь калькулятор – он ничего не хочет и не может хотеть по самой своей природе. Он снабжает своими вычислительными мощностями захватившую контроль потребность и верно служит ей, пока та у руля. Если вы хотите пить, разум будет искать способы удовлетворить это желание. Если вам вздумалось слагать стихи и писать картины – он озаботится и этим. Наконец, если вы хотите убивать или одержимы тягой к приему наркотика, он с такой же готовностью придумает, как это устроить.

Подчиненность разума центрам мотивации легко доказывается изменением биохимии или физиологии мозга. Помещение электрода в определенную часть миндалевидного тела мозга тотчас же сделает человека агрессивным, и деятельность его ума направится на то, как бы причинить вред окружающим. Если сдвинуть электрод немного в иную часть миндалины или гипоталамуса, болезненно повысится либидо – ум станет лихорадочно искать пути удовлетворить половую потребность.

Аналогичным образом работают психоактивные вещества и гормональные препараты, мощно изменяющие поведение, направленность и ход мышления. MDMA с большой вероятностью сделает вас любящим всех вокруг и очень доверчивым. MDA сделает вас настолько доверчивым, что вы расскажете все секреты любому, кто спросит; потому его используют спецслужбы как сыворотку правды. Очень высокий уровень дофамина толкает человека на грань мании и шизофрении, очень низкий – депрессии и суицида. С высоким пролактином вы, скорее всего, уже немногим за двадцать лет заведете семью и будете верным мужем, а вот с низким – останетесь холостяком и повесой.

Одним словом, интеллект строит и корректирует поведенческие программы, но не лежит в основании их запуска – сперва пульт управления должен быть захвачен одной из мартышек, одной из командных нейросетей бессознательных структур мозга. Это объясняет тысячелетиями поражавший рационалистов факт: то, как малоэффективны бывают попытки урезонить или увещевать людей, чтобы повлиять на их поведение. Человек может быть полностью убеждён и согласен с вашими доводами, но пока где-то в недрах шестеренки с натугой не задвигаются, это не приведет к практической реализации. Он будет все понимать, но поступит с точностью наоборот.

Нередко и самого согласия добиться не удастся просто потому, что ведомый потребностью ум склонен отбрасывать и коверкать то, что идет с ней вразрез, и оправдывать то, что помогает ее воплощению. Фрейд назвал это рационализацией – мошеннической деятельностью ума по подведению рациональных оснований под бессознательные импульсы. Если взглянуть на феномен с противоположного конца, идеи могут быть абсурдны и противоречивы, но если им как-то удается зацепиться за бессознательные механизмы желания, они оказываются действенны. Так работают успешные манипуляторы, политические ораторы и диктаторы, вся сфера рекламы. Задача эффективного текста, речи, личного воздействия потому не столько в том, чтобы рассказать и обосновать, сколько «показать» нечто воображению и на вёслах как логики, так и поэтики добраться до глубинных слоев психики.