Ральф Роса - Вести от обезьяны. О медитации и о том, что хочет донести до вас суетливый обезьяний ум

Травмы, связанные с отдельными переживаниями, – достаточно сложное явление. Травмы же, которые происходят на постоянной основе или в контексте других травм, порождают ситуации и реакции, которые являются ещё более пугающими и трудноразрешимыми. Если мои слова хотя бы отчасти описывают ваш опыт (пусть даже я описываю его с внешней стороны и моё изложение в лучшем случае поверхностно), я хочу, чтобы вы знали: вас понимают, и ваш опыт важен.

Может показаться, что наш разговор начинает отклоняться от темы медитации и обезьяньего ума. Многие люди, практикующие медитацию, утверждают, будто буддизм и духовная жизнь никак не связаны с нашей индивидуальной психологией или более масштабными социальными вопросами. Мы увидим в следующей главе, что это мнение абсолютно ошибочно. Поскольку все мы взаимно зависим друг от друга и от своего окружения, необходимо понять трудности всех существ, если мы хотим восстановить свой опыт внутренней целостности и радости. Одно из самых серьёзных последствий травмы – наша склонность изолироваться, объективировать других людей и игнорировать их человечность. Невозможно ожидать, что мы разберёмся в том, что реально происходит в нашей душе, если не разовьём чувство связи с опытом других.

Все люди переживали депрессию после сильного разочарования и утраты, которая, казалось, будет длиться вечно. Когда мы погружаемся в собственные глубины, мы нередко начинаем верить, что теперь навсегда останемся в этом состоянии, и чувствуем такое же отчаяние, как и Кен Болдуин в тот день, когда он прыгнул с моста Золотые Ворота. Вполне разумно, когда мы оказываемся в самой гуще трудностей, напоминать себе максиму: «И это тоже пройдёт» [25] Выражение, которое фигурирует в известной притче о царе Соломоне. В гневе он бросил своё кольцо, а затем заметил на его тыльной стороне эти слова. – Прим. пер. .

Точно так же все люди переживали искренний шок в моменты, когда заканчивалось нечто хорошее. На уровне ума я могу понимать, что однажды мой ноутбук неожиданно перестанет работать, но когда приходит этот день, можно поспорить, что я удивлюсь этому событию, расстроюсь и даже разозлюсь. На определённом уровне я не верил в истину того, что этот день наступит. Мы обладаем поразительной способностью забывать о бренности вещей.

Скорее, мы убеждены, что вещи постоянны, и ежедневно действуем соответствующим образом. Хотя опыт всей нашей жизни указывает, что верно обратное – что вещи недолговечны, постоянно меняются, непрерывно текут, непрерывно рождаются, достигают расцвета и погибают, – на определённом уровне мы продолжаем отрицать это. Это касается как нашего персонального компьютера, так и моментов, когда нас посещают боль и несчастье. То же самое касается и детей, и даже в большей степени. Поэтому, когда мы чувствуем, что недостойны или оставлены другими, мы усваиваем эти переживания как некую постоянную, фиксированную, нескончаемую, неразрешимую ситуацию. Наше оправданное страдание в ответ на такое восприятие замораживает часть нашей личности во времени, в образцовом сценарии, на том уровне развития, на котором сформировалось данное убеждение.

Дети – самовлюблённые существа. Все. Они имеют инстинктивную склонность полностью сосредоточиваться на себе: они воспринимают буквально все явления как часть Истории обо Мне (мы будем гораздо подробнее обсуждать эту притягательную Историю). Иными словами, имеет значение не только боль, которую вызывает событие, но и то, что данный опыт говорит о нашей личности, поэтому глубинные травмы всегда сводятся к вопросам о наших достоинстве и ценности. Если я думаю лишь о себе и имею бессознательное и обеспечивающее моё выживание стремление, чтобы ты думал только обо мне, и при этом ты не думаешь обо мне хотя бы восемь минут, – должно быть, это говорит нечто о единственной личности, которая меня заботит: обо мне.

Особенно на ранних этапах жизни ребёнка почти невероятно, чтобы он воспринимал сообщения, которые он получает, таким образом, словно они говорят нечто отрицательное о его родителе. Такое восприятие гораздо труднее вынести. Если другой нужен мне как гарант пищи и безопасности и мой ум выдумывает историю о его неполноценности, я вступаю на чрезвычайно шаткую почву и не имею возможности что-либо изменить. Напротив, если я истолковываю этот опыт так, будто он указывает на мою неполноценность, я могу воздействовать на ситуацию. Я могу стать тревожным и привязчивым. Я могу научиться отключать свою потребность в другом и занимать амбивалентную позицию. Я могу закрепиться в нарциссическом состоянии, в котором живу теперь, и так и не вырасти из него, чтобы замаскировать боль, связанную с убеждением в своей неполноценности.

Наконец, на ранних этапах жизни недостаток эмпатии не может восприниматься реалистически, в его истинном свете – как неизбежные ошибки, человеческая недальновидность или нехватка ресурсов. Это слишком сложная ситуация для мозга маленького ребёнка. Он ещё не способен замечать, что мама / папа / другие люди иногда «хорошие», а иногда «плохие», ведь – надо же! – они люди и потому – сложные существа. Вообще говоря, обретение способности распознавать подобную сложность людей и вещей – ключевая веха развития в ходе дальнейшего юношеского взросления. К сожалению, многие люди так и не развивают эту способность в полной мере.

Здесь мы обнаруживаем парадокс, настоящий раскол: наш организм держится за травмы, поскольку мы бессознательно боимся, что если отпустим их, то не сможем постоять за себя в случае повторного возникновения подобной ситуации. Однако наш организм одновременно стремится избавиться от травмы, чтобы мы смогли вернуться в естественное состояние равновесия и лёгкости. Для этого эмоции, связанные с изначальной травмой, нужно некоторым образом пережить заново; им нужно вернуть текучесть, чтобы они смогли высвободиться и измениться. Поэтому наш бессознательный ум инстинктивно ищет ситуации, которые повторяют нашу травму, чтобы мы смогли заново пережить её, – это необходимый шаг на пути к исцелению, однако в то же время мы обладаем инстинктом самосохранения. Мне видится, что это шероховатость в эволюции нашего вида, которую мы ещё просто не успели сгладить. Тем не менее – и это касается любой травматической ситуации – мы не отвечаем за саму ситуацию, мы отвечаем лишь за то, как относимся к ней.

Иными словами, одну часть нашей личности чрезвычайно привлекают ситуации, в которых мы оказываемся в знакомых болезненных обстоятельствах, другая же часть сочиняет историю о том, что другие люди – виновники происходящего и что разворачивается трагедия космического масштаба («Почему я?»). По этой причине очень нелегко начать исследовать происходящее или заметить, что связующая нить всех этих событий – мы сами, а это значит, что мы топчемся на одном месте. Это значит, что застывшие эмоции высвобождаются, снова застывают, снова высвобождаются, снова застывают. Тем самым мы углубляем и укрепляем идею о собственной неполноценности, которую сообщает этот опыт. Классический пример: человек боится, что его сочтут недостойным, и поэтому крепко и невротично держится за чужое одобрение и сильно разочаровывается, когда его не получает, – поэтому его привязанность отталкивает других.