Рахель Торпусман - Синтаксис личности. Пособие по типологии Афанасьева

« Гуляя, я произносил свою молитву, заключавшуюся не в бессмысленном бормотании, а в искреннем возношении сердца к Творцу милой природы, красоты которой были у меня перед глазами… »

* * *

Вместе с тем, надо признать, что некоторые пассажи Руссо нетипичны для ФЭЛВ и требуют объяснения.

Книга начинается с заявления: « Я создан иначе, чем кто-либо из виденных мною; осмеливаюсь думать, что я не похож ни на кого на свете. Если я не лучше других, то по крайней мере не такой, как они ».

И далее он много раз называет свой характер «пылким» и «слишком пылким». Ни то ни другое не характерно для ФЭЛВ, поскольку это обычно самый конформный характер, «как все», и поскольку Вторая Эмоция обычно ведет себя адекватно, а «слишком пылко» – это скорее Первая Эмоция.

« Надежда заработать кучу денег неблагородным путем мало льстила моему гордому нраву » – тоже не очень характерно для ФЭЛВ и напоминает Третью Физику.

Всё становится на свои места, если мы вспомним наблюдение Афанасьева об эффекте выбитой Первой функции, когда Первая становится отчасти Третьей, а Вторая частично занимает место Первой. Тогда всё сходится: забитая Первая Физика Жан-Жака Руссо в самом деле приобрела некоторые признаки Третьей, а Вторая Эмоция, оставаясь Второй, приобрела некоторые черты Первой («пылкость»), что и дало возможность Афанасьеву ошибиться и принять Руссо за представителя ЭЛФВ.

Я знаю нескольких таких людей – этот подтип весьма распространен. В самом деле, они имеют некоторые общие черты с ЭЛФВ, но, как и любой психотип, сохраняют свою специфику – в частности, при взаимодействии с другими типами: например, им, в отличие от ЭЛФВ, гораздо легче и приятнее общаться с ФЛЭВ ( эпикурами ), чем с ЭФЛВ ( бухариными ). При типировании они часто называют себя ЭЛФВ, хотя с первого взгляда видно, что Физика у них всё же Первая.

(В анамнезе у таких людей обычно оказывается энергичный родственник со Второй или Третьей Физикой, активно давивший на Первую Физику ребенка: «Не будь эгоистом!», «Не будь Обломовым!», «Ешь меньше!», «Двигаться!» и т.д.)

Итак, мы можем считать «руссо» подтипом ФЭЛВ с отбитой Первой Физикой. В таком случае « не такой, как все » означает примерно «не такой, каким должен бы быть от природы», а знаменитый призыв Руссо «назад к природе» означает, видимо, возвращение к собственному психотипу, без принуждения и давления на Физику!

О психотипе ЭЛФВ дает представление не «Исповедь» Руссо, а совсем другая исповедь: «Записи и выписки» филолога и переводчика Михаила Гаспарова.

Там и в помине нет выражений вроде «я не похож ни на кого на свете», «мое чистое сердце», «мое душевное бескорыстие», «красóты милой природы», не говоря уже о воровстве и других грешках Первой Физики, в которых так кокетливо признается Жан-Жак Руссо.

Что же там есть? Беспощадная самокритика и самоирония; бегство от жизни в науку и литературу; чёткие этические оценки; впечатлительность и замкнутость Первой Эмоции; точность, ясность и насмешливость Второй Логики.

Вот несколько цитат из этой книги:

«К красоте природы я невосприимчив».

«В младших классах меня били, в старших не били, поэтому я и уверовал в прогресс» .

«Когда я кончал школу, то твердо знал, что хочу изучать античность: в нее можно было спрятаться от современности» .

«Я учился плохо: рано понял, что литературоведение мне интереснее лингвистики, а латинская литература интереснее греческой, и сосредоточился только на ней. Это потому, что у меня нет способности к языкам, и латинский язык мне давался легче, чем греческий, – как и всякому» . [Та самая латынь, которая не давалась франкофону Руссо!]

«Университет – это пять лет самообразования на государственный счет, с некоторыми помехами, вроде посещения лекций, но преодолимыми» .

[О записи разговорной речи] «Я, заикаясь, привык следить за своей и чужой речью, поэтому мне не так неожиданно было увидеть в этом зеркале, как у меня рожа крива».

«Я рос на античных переводах со статьями и комментариями Ф. Ф. Зелинского и старался отрабатывать то удовольствие, которое когда-то получил от них» .

«Как специалист я не имею права на восторг, как человек – конечно, имею: нужно только твердо знать, от чьего лица ты сейчас говоришь» .

«„В переводе, кроме точности, должно быть еще что-то“. Я занимаюсь точноведением, а чтотоведением занимайтесь вы».

«Вероятно, все искусства учат человека самоутверждаться, а все науки – не заноситься».

«Кто верит, что в мировой истории есть народы избранные и народы мусорные, пусть думает над этим, а для меня это неприемлемо».

«Мне позвонил незнакомый голос: „Я такой-то („ах, знаю, конечно, читал“), я защищаю докторскую, не откажите быть оппонентом“. Тема мне близкая, специалистов мало, я согласился. Прочитав работу, я преодолел телефонный страхи позвонил ему: „Я буду говорить самые хорошие слова, не смогу сказать лишь одного – что это научная работа; я надеюсь, что моего риторического опыта хватит, чтобы ученый совет этого не заметил, однако подумайте, не взять ли вам другого оппонента“. Он подумал полминуты и сказал: „Нет, полагаюсь на вас“. Риторического опыта хватило, голосование было единогласным».

«По складу характера я необщителен, учиться предпочитал по книгам, а слушать молча. Ту научную обстановку, от которой хотелось отгородиться и уйти в эсотерический затвор, я помню очень хорошо. Но мне не нужно было даже товарищей по затвору, чтобы отвести с ними душу: щель, в которую я прятался, была одноместная» .

«Прав человека я за собой не чувствую, кроме права умирать с голоду. Коллективизм и соборность для меня одно и то же – между сталинским съездом Советов и Никейским собором под председательством императора Константина для меня нет разницы. Я существую только по попущению общества и могу быть уничтожен в любой моментза то, что я не совершенно такой, какой я ему нужен» .

«Образ врага хорошо сплачивал отдельные народы и безнадежно раскалывал цельное человечество. Теперь мы дожили до времени, когда всем уже, кажется, ясно: нужно не бороться, а делать общее дело – человеческую цивилизацию: иначе мы не выживем» .

«Здесь мне нужно написать о моем товарище, который утонул. Но я не могу этого сделать: об очень хороших людях писать слишком трудно» .

«Трех главных вещей у меня нет: доброты, вкуса и чувства юмора. Вкус я старался заменить знанием, чувство юмора – точностью выражений, а доброту – нечем» .