Елена Золотухина - Магический мир философии

Противоположным примером, показывающим необходимость самокритики при стремлении понять чужую субъективность, является новелла психотерапевта Ирвина Ялома «Две улыбки». Ялом описывает ситуацию, когда он, полагая, что хорошо знает свою пациентку, истолковал две ее улыбки при терапевтической беседе с другим специалистом, но затем, поговорив с пациенткой об этом, убедился, что понял ее реакцию неверно, сам придумал ее содержание, хотя его вымысел выглядел вполне правдоподобно. В «Эпилоге» новеллы автор говорит о некоторых причинах, не позволяющих нам адекватно постигать чужую субъективность. Он называет барьер между образами и языком, при котором путь от образа к языку очень коварен, ибо несет в себе потерю яркости, пластичности и текучести образа. Он называет также в качестве причины субъективность нашего выбора при характеристике чужого внутреннего мира: мы можем воспроизвести лишь фрагмент того, что человек мог бы сам сказать о себе. Говоря уже о другом пациенте, Ялом пишет « Однажды я работал в группе с пациентом, который в течение двух лет терапии редко обращался ко мне прямо. Однажды Джей удивил меня и других членов группы, объявив («признавшись», как он выразился), что все, когда-либо сказанное им в группе – его обратная связь с другими, его самораскрытие, все его сердитые или утешающие слова – на самом деле говорились ради меня. …Хотя он делал вид, что говорит с другими членами группы, он говорил через них со мной, постоянно ища моего одобрения и поддержки. После этого признания все мои представления о Джее были взорваны. Я думал, что хорошо знаю его неделю, месяц, шесть месяцев назад. Но я никогда не знал подлинного, тайного Джея, и после этого признания вынужден был перестроить его образ, сложившийся в моем сознании и приписать новый смыл прошлым впечатлениям». 18 18 Ялом И. Лечение от любви и другие психотерапевтические новеллы М. 2008. С.190-191. Таким образом, никто из нас не застрахован от вымысла, когда мы обращены к глубине чужого Я.

Измененные состояния сознания: реальность или фантазия?

Наконец, сферой, где внешний наблюдатель чаще всего склонен видеть исключительно вымысел, является сфера паранормального опыта. Однако люди, обладающие таким опытом, который порой настигает их в гуще повседневности, напротив, утверждают, что происходящее с ними вполне реально. Причем, реально не только в смысле переживания, но и в том отношении, что они не считают пережитое сном, мороком, бредом, а, напротив, соприкосновением с вполне реальными пластами действительности. Порой эти пласты по характеру их переживания называют даже «более реальными», чем повседневная эмпирическая жизнь, с которой как с эталоном мы сверяем всякий свой опыт. Внешний наблюдатель настаивает на вымысле, сотоварищ по «духовным путешествиям» утверждает о реальности происходящего – реальности изменения пространственно-временных форм, самоотождествления с сознанием других людей, душами животных и растений, на действительной встрече с архетипическими формами и развоплощенными духами. Примером текстов о паранормальном опыте являются широко изданные Трансперсональным институтом книга С.Грофа, К.Уилбера, а также книги Р.Монро и целого ряда других авторов.

Понимание подобных текстов и отнесение их к классу «реальных» или «фикциональных» ( в данном случае – намеренно обманных, сфантазированных ради успеха на рынке) зависит в первую очередь от характера личного опыта читателя. Если у него случались разного рода мистические «приходы» или если эта тема его лично волнует, он принимает их как честные свидетельства об опыте прорыва за грань ограниченной эмпирической реальности. Если же он «завзятый материалист и прагматик», в опыте которого не было никаких мистических событий, разве что голова болела после выпивки, то он рассматривает эти тексты как вымысел, ерунду и сказки.

Кроме того, большое влияние на восприятие таких текстов как реалистических или фикциональных, несомненно, оказывает культура. В традиционном обществе, где властвовала религия, паранормальный опыт и его описание не считались глупостью и бредом, а считались пусть мимолетным, но взглядом за границу земного мира. Другой вопрос, что у одних народов это одобрялось и поддерживалось, а у других – запрещалось и каралось (как в христианстве). Но это был запрет серьезной и реальной акции, а тексты о мистическом опыте изымались как ведущие по скверному пути, а не как нелепая басня. В современной же культуре, культуре модерна и постмодерна, где властвует практический и безрелигиозный взгляд на мир, тексты о паранормальном опыте трактуются как заведомо ложные, как выдумка, достойная насмешки: «такого опыта не может быть, потому что его не может быть никогда». Видимо, более серьезное и вдумчивое отношение к ним возможно лишь при серьезной смене как научной парадигмы, так и стереотипов оценки, характерных для массового сознания.

Завершая свое небольшое размышление о вымысле и реалистическом описании, я хотела бы подчеркнуть, что определение фикционального и реального в повседневных текстах и текстах культуры – всегда конкретная задача, для решения которой нет единого шаблона.

2009 г.

4.Эссе о субъект-объектном отношении

Исходный тезис этого небольшого размышления, предлагаемого вниманию читателя, состоит в следующем: субъект-объектное отношение, присущее классической эпистемологической традиции и, как правило, причисляемое к «ядру» картезинаской парадигмы, является универсальной формой человеческого мировосприятия.

Такая постановка вопроса может вызвать удивление с одной стороны, и возмущение, с другой. Удивятся сторонники классической гносеологии, для которых субъект-объектное отношение – аксиома, и вовсе не нуждается в защите. Возмутятся представителя постмодернизма, каковых, в нашей стране, правда, не так уж много, но которые дадут этому тезису гневную отповедь, потрясая книжками Дерриды и Делёза. «Все давно разоблачено, – скажут они, – маски сорваны, субъект-объектное отношение – фикция, не выражающая текучего взаимопроникновения разнообразных паттернов того, что мы именуем реальностью».

Что поделаешь? Классических гносеологов я возьму в союзники, чтобы поспорить с постмодернистскими попытками стереть нестираемые границы.

А все началось для меня с чтения книги Хорхе Феррера «Новый взгляд на трансперсональную теорию», выпущенной в 2004 г. Издательством Института Трансперсональной психологии. Я позитивно отношусь к трансперсональному движению, считаю его лидеров интересными философами, обсуждающими в новой терминологии древний как мир духовно-мистический опыт, поэтому книга Феррера привлекла мое внимание. Она оказалась не только интересной, но и спорной. Создавая собственную «точку зрения соучастия» Х.Феррер критикует предшествующее ему трансперсональное движение за избыточную приверженность не чему-нибудь, а рационалистической картезианской гносеологии, за «субъективистско-опытную точку зрения». Вообще-то, это смотрится несколько забавно, ибо тот, кто знаком с идеями трансперсонального движения, хотя бы в лице Станислава Грофа знает, что оно изначально противостоит «ньютоно-картезианской парадигме»: раздвигает при помощи духовных практик границы повседневного опыта, пересматривает привычные представления, связанные с внешним и внутренним миром. Однако Хорхе Феррер стремится быть «большим роялистом, чем сам король», горько пеняя своим непосредственным предшественникам на то, что они увязли в картезианстве. При этом он крайне уничижительно характеризует сам концепт субъект-объектного отношения, утверждая: «…Разрушение субъект-объектной организации феноменов в трансперсональных исследованиях ясно показывает, что эти эпистемические категории утратили свое описательное и объяснительное значение применительно к трансперсональным событиям и, возможно, вообще к человеческому знанию» 19 19 Феррер Х. Новый взгляд на трансперсональную теорию М. 2004. С.71. . В связи с этим Феррера тяжело раздражает стремление первой волны трансперсоналистов соотносить внутренний медитативный опыт с внешним, объективно фиксируемым и вербально выражаемым опытом, а также их попытка найти у многообразия трансперсональных переживаний единую универсальную основу ( «перенниализм»).