Елена Золотухина - Магический мир философии

Однако, что делать с человеческой субъективностью, с индивидуальным внутренним миром, который тоже выступает как особого рода реальность, в чем может убедиться каждый, закрыв глаза и оказавшись среди собственных мыслей, образов и переживаний? Ее называют «субъективной реальностью», но, обретя такое название, она не обнаруживает для нас непосредственно видимой и внятной границы между «реальным» и «нереальным» (фантазийным, вымышленным, фиктивным) в ней самой. А когда такая субъективная реальность выражается в тексте, который читают или слышат другие, то для них может возникать и возникает вопрос: что здесь «фактуально» (то есть, соответствует той самой разделяемой интерсубъективной или объективной реальности), а что – вымышлено и соответствует только иллюзии или прихоти автора? Путаница здесь возможна огромная, когда вымышленное принимают за самую что ни на есть реальность, а вполне реальное, но не объективируемое переживание считают ложью и обманом.

Обратимся коротко к ряду проблемных примеров, в которых речь пойдет не о художественных произведениях, а о повседневных текстах, описаниях личного опыта и концептуальных интерпретациях, претендующих на открытие истины и соответствие положению дел. Художественный текст не интересует нас потому, что он прямо и открыто фикционален. Автор знает, что в его произведении действуют вымышленные персонажи, хотя и похожие на реальных людей, он прекрасно понимает, что с помощью этих персонажей и их поступков он желает утвердить (или опровергнуть) некие реальные ценности, которые вовсе не фикции, а смыслополагающие моменты разделяемой (интерсубъективной) реальности. То есть, с художественным текстом все ясно, он себя не скрывает, даже если как у Борхеса имитирует документы или исторические хроники. Нас же интересуют тексты, претендующие на объективность, описывающие с точки зрения их авторов «подлинную реальность». Это те случаи, когда автор, находясь за пределами искусства, в то же время не стремится никого обмануть, запутать, заморочить, солгать, а напротив, возможно, желает открыть своему читателю глаза, показать ему «истину», «правду», «реальность». Именно поэтому я не опираюсь в дальнейшем размышлении на работы авторов, пишущих об обмане и лжи ( Д.И.Дубровский, В.В.Знаков, В.И.Свинцов, Ю.В.Щербатых и др.). Разговор будет не об обмане.

Итак, в каких ситуациях граница между вымышленным и реальным оказывается невнятной и размытой?

Вымышленное и реальное в ситуации оценки

Первое, что нужно назвать, это описание любого рода событий и лиц с оценочной позиции. Если ценности являются феноменом общезначимым, и даже, конфронтируя между собой, они признаются как факт общественного сознания, то оценки, не совпадающие с нашими собственными, часто рассматриваются как чужой вымысел – несправедливый навет либо неправедное захваливание. Самый простой житейский пример – оценка внешности, отстраивающаяся от ценности красоты. В каждой культуре в конкретную эпоху существуют более или менее универсальные эталоны человеческой внешности, считаемые привлекательными, в наши дни даже создаются, хотя и весьма неудачно, компьютерные разработки, пытающиеся нарисовать «идеальное лицо». Эталоны привлекательности распространяются через телевидение и рекламу. И в то же время оценка характеристика конкретного человека всегда открытый вопрос. Представим мужа и жену, которые смотрят на кого-нибудь на улице. «Погляди, какая красотка!», – говорит муж. «Вот эта? – спрашивает жена, – ну и крокодилица! Ноги кривые, глаза как плошки, и еще вульгарно одета!» «Ну зачем ты выдумываешь! – возмущается муж, – ноги как ноги!» «Ничем не хороша!» – стоит на своем жена, и мы можем сколько угодно предъявлять им обоим разные аргументы «за» и «против» привлекательности обсуждаемой персоны, скорее всего, каждый останется при своем. Так хороша или безобразна была оцениваемая дама? И кто вымысливал ее описание – муж или жена? Боюсь, что этот вопрос неразрешим, ибо тот, кто будет оценивать спор, скорее всего, выдвинет третью оценочную позицию. В особенности, если предмет оценки не является прямой калькой общепринятого эталона.

Не менее ярким примером неопределенности между реальным и вымышленным является полемика литературных критиков вокруг какого-нибудь широко известного текста. Например, романа Б.Акунина. В прессе мы можем найти как восхваления такого романа, где говорится об огромной эрудиции автора, о его тонких литературных аллюзиях, лихо закрученном сюжете и привлекательном главном герое, так и отъявленное поношение, указывающее на вторичность, пошлость, искусственность и тривиальность, а также на неточные исторические детали. Точно также в одном случае мы увидим оценку этого произведения как «модернизированного продолжения русской классики», а в другом – как клевету на церковь и ненависть к российскому. Кто указывает здесь на истину и кто ее искажает, подменяя субъективной точкой зрения?

Здесь естественным образом возникает третий типичный пример: яростное столкновение политических идеологий. Для этого не обязательно обращаться к истории, вспоминать Советский Союз и его идейные бои с буржуазным Западом, стоит сегодня почитать так называемые «правые» и «левые» газеты, описывающие одни и те же события, и окажется, что мы получаем диаметрально противоположные оценки, в каждой из которых есть, скорее всего, немалая доля вымысла, приписывания, нелепых обвинений и пустых упреков, яростных эмоций и фантастических версий, не имеющих никакого отношения к реальному положению дел. Впрочем, чувствуя это интуитивно, мы, как правило, не можем с достоверностью говорить о мере этого «фиктивного» содержания в описываемых ситуациях.

Самоописание как область смешения правды и выдумки

Проблема соотношения реального и вымышленного возникает также при обращении к человеческому самоописанию – фиксации своих настоящих или прошедших переживаний, воспроизведении в тексте автобиографии – личной истории. Как известно, внутренняя жизнь человека принципиально недоступна для других людей, с чем и была в свое время связана идея Э.Гуссерля о том, что другого мы всегда постигаем по аналогии с собой. Душа другого скрыта за его «экстерьером» – телесностью, и хотя есть шутка, что со временем внутреннее становится внешним – мысли и чувства проявляются в физическом облике, это не более, чем остроумное замечание. Мы можем познать другого через мимику и жесты, через тон и пантомиму, но все это требует истолкования. Прямым путем к внутреннему миру другого можно посчитать диалог, слово, о чем прекрасно писал М.М.Бахтин. Однако слово, высказанное другим о самом себе, тоже не выступает гарантией того, что узнанное нами достоверно, даже если это слово субъективно искренно. Примером тому являются автобиографии, которые, как показывают исследования, чаще всего оказываются в определенной степени вымыслом – мифом о себе. «Миф моей жизни», о котором так хорошо писал Я.Э.Голосовкер, присущ практически всем самоописаниям, попыткам просмотра собственной судьбы, выстраиваниям своего внутреннего, а то и внешнего портрета. Извне люди могут видеть нечто иное, чем то, что человек сам думает о себе, создавая свой субъективный фантазийный образ. Этот образ может быть как самообвинителным, когда создатель автобиографии предъявляет себя как великого грешника, так и самовосхвалительным, где присутствует вымышленные доблести, но в любом случае мы грань между «реалистическим» и «вымышленным» описанием очень условна, и разными наблюдателями извне может восприниматься по-разному: одними – как реалистическая самооценка, другими – как самооговор или похвальба, то есть характеристики, не соответствующие реальности. Можно сказать, следуя К.-Г.Юнгу, что автор собственной биографии постоянно преподносит себя то идентифицированным с Персоной, которую должны принимать и одобрять окружающие, то с Тенью, начало сколь несчастным, столь и порочным, но подлинное я постоянно ускользает, уступая место вымышленной фигуре.