Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Как утверждается в главе 2, осуществление свободы всегда происходит в социальном контексте, и именно этот контекст необходимо исследовать, чтобы понять, какие противоречия породила свобода в сфере интимных отношений. Сексуальная и романтическая свобода не является абстрактной практикой, скорее, она узаконена и заложена в оспариваемом, но все еще мощном патриархате. Это породило новые формы страданий в виде неравенства, возникающего в зависимости от того, как мужчины и женщины чувствуют, испытывают и контролируют свою сексуальную свободу на конкурентных сексуальных полях. Подобно сфере рыночных отношений сексуальная свобода влечет за собой культурное перекодирование гендерного неравенства, которое стало невидимым, поскольку романтическая жизнь следует логике предпринимательской жизни, где каждый партнер ставит во главу угла собственную свободу и приписывает свои страдания несовершенствам собственной личности . Тем не менее, как я пытаюсь показать, сексуальная свобода напоминает свободу экономическую тем, что она становится косвенной причиной неравенства и даже узаконивает его.

По современным меркам процесс ухаживания в XVIII и XIX вв. ограничивал сексуальное поведение женщин и в меньшей степени мужчин. Женщины среднего и высших слоев среднего класса были более склонны к сдержанности в выражении своих романтических эмоций и сексуальных желаний, чем мужчины. Существовали две основные причины этого: женщине следовало умалчивать о своих чувствах, и на ранних стадиях знакомства ее поведение сводилось в основном к тому, чтобы принимать или отвергать ухаживание мужчины. Эта сдержанность стала результатом изменений, произошедших в XVIII в. в отношении взглядов на сексуальность женщин. Несмотря на то, что в христианском обществе на протяжении веков сексуальное воздержание было навязано мужчинам и женщинам, бытовало мнение, что женщины имеют бо́льшие сексуальные аппетиты. «Во всяком случае, дочери Евы считались более склонными к избытку страсти [чем мужчины], поскольку предполагалось, что они не способны полностью контролировать свои чувства» [149] Котт Н. Ф. Бесстрастность: Толкование Викторианской сексуальной идеологии, 1790–1850 // Signs: Journal of Women in Culture and Society. 4. 1978. С. 222 [ Cott N. F. Passionlessness: An Interpretation of Victorian Sexual Ideology, 1790–1850 // Signs: Journal of Women in Culture and Society. 4. 1978. P. 222]. . Однако в XVIII в. возникло убеждение, что сопротивление сексуальным искушениям естественно для женщин. Наглядным примером является роман Самюэля Ричардсона «Памела» (1740 г.) [150] Ричардсон С. Памелла или вознагражденная добродетель. Harmondsworth: Penguin Books, 1985 [1740] [ Richardson S. Pamela: or Virtue Rewarded. Harmondsworth: Penguin Books, 1985 [1740]]. . Это история молодой горничной, за которой настойчиво ухаживает хозяин, да так, что чуть не доходит до изнасилования. Она постоянно сопротивляется его домогательствам, но начинает испытывать к нему нежные чувства. В конечном итоге он уважает ее добродетельное сопротивление и предлагает выйти за него замуж [151] Персидские письма Монтескье предваряли эту тему добродетельного сопротивления, повествуя о том, что Роксана стала любимой женой Узбека, проявив свою добродетель в сопротивлении его ухаживаниям. , предложение она с радостью принимает. Этот роман ознаменовал собой возникновение нового восприятия женской природы и разделения мужской и женской гендерной идентичности на основе практики воздержания: для женщин воздержание стало испытанием и признаком их добродетели, помогавшим завоевывать репутацию на брачном рынке; мужчинам оно позволяло демонстрировать свою мужественность благодаря способности желать и завоевывать то, от чего женщина должна была отказаться.

Это отождествление женского воздержания с добродетелью стало заметным в американской культуре. Образ и идеал воздержания как часть общей системы целесообразности и самоконтроля служил для присвоения женщинам более высокого морального и социального статуса: «Возведя сексуальный контроль на самую вершину человеческих добродетелей, моралисты среднего класса сделали женское целомудрие архетипом человеческой нравственности» [152] Уотт Я. Новая женщина: Памелла Семюэл Ричардсон. NY: St Martin’s Press, 1964. С. 223 [ Watt I. The New Woman: Samuel Richardson’s Pamela // The Family: Its Structure and Functions / in R. L. Coser (ed.). New York: St Martin’s Press, 1964. P. 223]. . По словам Нэнси Котт, возвысив нравственный статус женщины, духовенство лишило их сексуальности. Эта новая идеология была полезна для женщин, поскольку ценой сексуального воздержания и непорочности они обрели «моральное равенство», «власть и самоуважение» [153] Котт Н. Ф. Бесстрастность: Толкование Викторианской сексуальной идеологии, 1790–1850 // Signs: Journal of Women in Culture and Society. 4. 1978. С. 228 [ Cott N. F. Passionlessness: An Interpretation of Victorian Sexual Ideology, 1790–1850 // Signs: Journal of Women in Culture and Society. 4. 1978. P. 228]. . Котт показывает, что в XIX в. мужчины злоупотребляли женской сексуальной свободой, но введение воздержания наделило женщин большей властью и равноправием: «Вера в то, что женщинам не доставало плотской заинтересованности, стала основополагающим доказательством в пользу морального превосходства женщин, используемым для повышения их статуса и расширения их возможностей» [154] Там же. С. 233. .

Сексуальная сдержанность давала женщинам повод отказать поклоннику, но не позволяла им проявлять интерес к нему [155] Ротман Э. К. Руки и сердца: История сватовства и ухаживания в Америке. NY: Basic Books, 1984. С. 32 [ Rothman E. K. Hands and Hearts: A History of Courtship in America. New York: Basic Books, 1984. P. 32]. , это означало, что мужчины вынуждены были действовать более активно и были более уязвимы в процессе ухаживания. Как мы видели во главе 2, историк Эллен Ротман указывает на то, что: «Женщине следовало ждать, чтобы убедиться, что ее чувства взаимны, прежде чем признаться в них даже самой себе» [156] Ротман Э. К. Руки и сердца: История сватовства и ухаживания в Америке. NY: Basic Books, 1984. С. 34. . Было слишком рискованно выражать свои чувства до предложения руки и сердца. Ротман подчеркивает, что считалось крайне важным не показывать свои чувства первой: «Редкая женщина была готова подвергнуть себя отказу возлюбленного» [157] Там же. . Таким образом, женщины ждали от мужчин доказательства их намерений и чувств. Привязанность мужчины, его способность проявлять и доказывать любовь имели первостепенное значение для принятия его предложения руки и сердца: «Когда мужчина делал предложение, любовь была его самой важной характеристикой; когда женщина отвечала согласием, любовь была ее первым обдуманным решением» [158] Там же. С. 35. . Ротман также утверждает, что мужчина не был до конца уверен в том, будет ли принято его предложение: «Мужчины чаще, чем женщины, жаловались на то, что ответов на письма приходилось ждать слишком долго или они были слишком поверхностными» [159] Там же. С. 11. . Как инициаторы брака, мужчины были более уязвимы в процессе сватовства: с одной стороны, им следовало доказывать свою страсть и силу чувств, а с другой — проявлять некоторый самоконтроль, чтобы защитить себя от излишней открытости перед лицом возможного отказа [160] Там же. С. 33. . При этом женщины в большинстве областей общественной жизни были преимущественно бесправны, их позиция в процессе ухаживания и сватовства, по-видимому, была сильной, по крайней мере, на уровне эмоциональной силы, определяемой как способность сдерживать проявление эмоций для того, чтобы вынудить мужчину раскрыть свои чувства, а затем принимать решение об ответе.