Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Корр.: У меня есть вопрос, который немного отличается от того, что мы обсуждали сейчас: случалось ли когда-нибудь с вами… бывает ли так, что вы сомневаетесь в себе? Достаточно ли я привлекателен /притягателен во всем, что касается любовных отношений? Достаточно ли я хорош? Нечто подобное… бывали ли у вас когда-нибудь такие сомнения?

Сай: Нет, никогда.

Корр.: Никогда?

Сай: Никогда.

Корр.: Вы имеете в виду, что всегда чувствуете себя желанным?

Сай: Да.

Корр.: Вы всегда ощущаете себя успешным?

Сай: Да.

Корр.: С женщинами, я имею в виду?

Сай: Да. Да.

Корр.: И вы всегда чувствовали, что женщины хотят вас больше, чем вы их?

Сай: Да. Безусловно. Ну, может, пару раз мне не повезло с женщинами, которые не хотели меня. Я помню два таких случая, но это не главное.

Корр.: Иначе говоря, общая картина выглядит так, что парадом командуете вы.

Сай: По крайней мере, последние двадцать два года.

Корр.: Итак, скажем, если вам понравилась какая-нибудь женщина, то, исходя из вашего опыта, вы с большой вероятностью сможете ее получить.

Сай: Нет, это не совсем верно, я бы так не сказал, но женщины всегда хотели меня больше, чем я хотел их. Я имею в виду конкретных женщин, которых хотел я… Как-то раз одна женщина брала у меня интервью, и, когда она попросила меня об этом, я заинтересовался ей, обратив внимание, что она умна. После интервью я позвонил ей и спросил, свободна ли она, и признался в том, что она мне очень нравится. Она ответила, что я ей тоже симпатичен, но в данный момент она не готова к отношениям. Такое случилось со мной однажды, но я не воспринял это как отказ.

Безусловно, я не утверждаю, что это интервью иллюстрирует опыт всех мужчин, однако оно поясняет, что значит контролировать сексуальное поле, ситуацию, характерную для некоторых мужчин и некоторых женщин, но для мужчин, несомненно, больше. Процесс признания не только разделен по признаку пола, он фактически может выражать коренные социальные различия между мужчинами и женщинами. Ибо в противоположность гегелевской диалектике господина и раба, в которой господин может быть по-настоящему признан только независимым рабом, мужчины нуждаются в признании женщин меньше, чем женщины нуждаются в признании мужчин. Это потому, что даже в оспариваемом патриархате и мужчины, и женщины нуждаются в признании других мужчин.

Размышляя о последствиях картезианского сомнения для модернизма, Ханна Арендт предполагает, что «конечно же, не способности, подлинность или вера были утрачены в эпоху модернизма и не сопутствующее им неизбежное доказательство чувств и оснований, а уверенность , которая прежде была неотъемлемой» [375] Арендт Х. Ситуация человека / Vita activa, или О деятельной жизни. NY: Doubleday Anchor Books, 1959. С. 252 [ Arendt H. The Human Condition. New York: Doubleday Anchor Books, 1959. P. 252]. (курсив мой. — Автор ). Точно так же мы можем предположить, что в современном переживании романтического страдания была утрачена онтологическая безопасность, обусловленная организацией процесса ухаживания в нравственной экологии выбора, взятием обязательств и ритуалом, а также вовлеченностью самооценки в социальную структуру общества. Онтологическая неуверенность, сопровождающая романтические страдания, распределена неравномерно.

Поскольку императив независимости преобладает над императивом признания, женщины в эпоху гипермодернизма живут в режиме далеко не картезианских сомнений по отношению к себе, без каких-либо нравственных принципов для формирования уверенности. Иначе говоря, в то время как картезианская неуверенность в себе мужчин, в конечном счете, ведет к утверждению их положения, знаний и чувств в мире, тот вид неуверенности, который был сформирован терапевтической культурой независимости и любви к себе, подрывает онтологическую основу личности.

Размышляя и описывая влияние французской революции на общественные нравы, Эдмунд Берк задумался о том, что ждет человечество:

Все приятные иллюзии, делающие власть великодушной, а послушание либеральным, гармонизирующим различные нюансы жизни… должны быть развеяны этой новой торжествующей империей света и разума. Все благопристойное убранство жизни должно быть грубо сорвано. Все супер-идеи, которыми владеет сердце, а разум считает необходимыми, чтобы прикрыть дефекты нашей слабой, дрожащей натуры и сделать ее достойной в наших собственных глазах, все эти идеи должны быть уничтожены как смешная, абсурдная и устаревшая мода [379] Цит. по: Берман М. Все твердое растворяется в воздухе. London: Verso, 1983. С. 109 [ Berman M. All That is Solid Melts into Air. London: Verso, 1983. P. 109]. .

Берк предвидел то, что станет одним из главных источников динамизма и недовольства в эпоху модернизма, а именно тот факт, что вера — в трансцендентность и власть — должна стать подотчетной разуму. Но, по мнению Берка, «империя света и разума» не только не предвещает прогресса в нашем положении, но и подвергает нас истинам, которых мы не можем вынести. Ибо, говорит Берк, по мере того, как власть ослабеет, наши иллюзии тоже развеются, и эта новая нагота сделает нас чрезвычайно уязвимыми, обнажая и обличая как перед нами самим, так и перед окружающим истинное уродство нашего состояния. Исследование общественных отношений неумолимым взором разума может только сорвать гармоничный покров смыслов, на котором покоятся традиционная власть, повиновение и верность. Чтобы вынеси все, человеческое существование требует малую толику мифа, иллюзии и лжи. Только ложь и иллюзии могут скрасить жестокость социальных отношений. Иными словами, неутомимые попытки разума разоблачить и выявить обманчивость наших убеждений заставят нас дрожать от холода, поскольку лишь красивые истории — а не правда — могут утешить нас. Берк прав: может ли разум придать смысл нашей жизни — это фундаментальный вопрос модернизма.