Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Бушнелл выражает здесь совершенно сознательный, в высшей степени ироничный подход к любви, освобожденный от всяких иллюзий. Сожалея о таком положении дел, Морин Дауд, одна из самых известных комментаторов Нью-Йорк Таймс, писала: «В культурном, эмоциональном плане вся идея романтики ушла, исчезла, полностью утрачена» [392] Дауд М. Трагизм комедии // New York Times. August 3, 2010 [ Dowd M. Tragedy of Comedy // New York Times. August 3, 2010]. . Я думаю, она имела в виду, что «очарованность» в любви и романтике мало кто разделяет. То есть, хотя любовь может оставаться очень значимым переживанием для большинства людей, она не затрагивает и не мобилизует личность целиком. Это, в свою очередь, вызывает вопрос: почему любовь утратила свою способность ощущаться как «очарованность», как отказ от разума и собственного «я»? Я утверждаю здесь, что потеря способности любви создавать романтические убеждения является результатом рационализации таких убеждений в трех областях: в науке, технике и политике.

Разочарование — это фундаментальный культурный, когнитивный и институциональный процесс эпохи модернизма, посредством которого вера организуется системами знаний, поведение определяется систематическими и абстрактными правилами, и, как утверждал Вебер, верность становится трудно поддерживаемой. Согласно Веберу, величайшей культурной силой, формирующей разочарование, является рационализация образа жизни: тот факт, что он все более «методичен», систематичен и контролируется интеллектом [393] Вебер М. Наука как призвание // In H. H. Gerth and C. W. Mills (eds) Max Weber: Essays in Sociology. Oxford: Oxford University Press, 1970 [1946]. С. 129–156 [ Weber M. Science as a Vocation // In H. H. Gerth and C. W. Mills (eds) From Max Weber: Essays in Sociology. Oxford: Oxford University Press, 1970 [1946]. P. 129–156]; Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. London: Routledge, 2002 [1930] [ Weber M. The Protestant Ethic and the Spirit of Capitalism. London: Routledge, 2002 [1930]]. . Рациональное действие регулируется сознательно, а не случайно, привычно или спонтанно; культурный источник такого самосознательного регулирования может быть религиозным, научным, политическим или экономическим. Рациональное отношение разрушает очарование, поскольку для того, чтобы узнать объект и приблизиться к нему, здесь используются систематические правила, независящие от субъекта и объекта познания, создавая тем самым разделение между ними и развенчивая знание, полученное эпифаническим (благодаря озарению), традиционным или интуитивным способом. Рациональное отношение подрывает основы всех верований (за исключением, возможно, веры в разум). Оно также имеет тенденцию подрывать трансцендентность, определяя действие как отношение средства и цели. Рационализация веры влечет за собой ослабление эмоциональности и веры в любовь. Согласно этому определению рационализации можно сказать, что ряд мощных культурных сил — наука, политический контрактуализм и технологии выбора видоизменили чувства и переживание любви, внесли свой вклад в ее рационализацию и, таким образом, в глубокое изменение процесса ее переживания субъектом. Именно взаимодействие и слияние этих трех сил, на мой взгляд, ответственны за угасание веры в романтическую любовь и возникновение двух структур чувств — неуверенности и иронии, глубоко преобразовавших способность личности переживать самозабвение и экстаз.

Первым фактором, способствующим разочарованию как культурному процессу, является преобладание научных способов объяснения любви, получивших широкое распространение благодаря университетам и средствам массовой информации. На протяжении всего XX в. сначала психоанализ и психология, а затем биология, эволюционная психология и нейробиология создали свою научную инфраструктуру, отнеся «любовь» к некоторым из своих ключевых научных концепций, таких как «бессознательное», «половое влечение», «гормоны», «выживание видов» или «химия мозга». Под эгидой научных методов объяснения эти базовые элементы пошатнули представление о любви как о непередаваемом, уникальном, почти мистическом и бескорыстном чувстве.

Именно потому, что психоанализ и динамическая психология поставили любовь в центр становления личности, они понизили ее культурный статус в качестве мистической силы, рассматривая ее как результат психологических процессов, таких как «психическая травма», «Эдипов комплекс» или «навязчивое повторение». Фрейдистская популярная культура, которая распространена в большинстве современных государств, настойчиво утверждает, что любовь — это воспроизведение противоречий из раннего детства и зачастую не что иное, как повторение драмы, ранее произошедшей с другими героями, которые являются истинными прототипами настоящего объекта любви. Психоанализ утверждает, что любовь вызвана нашей привязанностью к ранним родительским образам, в результате чего наша психика сталкивается с возникновением «Эдипова комплекса». Таким образом, любовь стала выражением универсальной психической структуры и рассматривается как продолжение драм раннего детства. Создавая прямую линию повествования, соединяющую детский и взрослый романтический опыт, психологическая культура превращает любовный опыт в воссоздание не-любовных последовательностей как таковых и тем самым сводит на нет его невыразимость и тайну. Любовь становится объектом бесконечного исследования, самопознания и самоанализа.

Личность становится объектом непрерывного процесса самопознания и тщательного самоконтроля психики, что приводит к интеллектуализации романтических отношений через систематическую классификацию эмоций и через их тщательное отслеживание с помощью техник самоосмысления и самопреобразования. Превращая человеческое существо в объект и цель научного знания, психология разработала ключевое понятие «индивидуальности». Индивидуальность — это набор устойчивых отличительных качеств, призванных характеризовать человека с течением времени, а успешная любовь — результат совместимости психотипа и отличительных качеств двух людей. Отсюда следует, что романтическую совместимость можно оценить, измерить и предсказать с помощью соответствующих психологических инструментов. Таким образом, любовь могла бы стать объектом (психологических) измерений, целью которых было бы помочь установить и контролировать неразрывно связанные между собой идеалы независимости и согласованности.

По мере того, как независимость постепенно становилась средоточием идеала самости, проповедуемого психологией, эмоциональное соединение воспринималось как угроза независимости и заменялось идеалом согласия между двумя зрелыми независимыми личностями. Слияние двух таких личностей или подчинение одной личности другой рассматривалось как отрицание основных притязаний на независимость и, в свою очередь, как признак эмоциональной патологии. Внедряя модели интимности, основанной на договоренности, активном общении и взаимной симпатии, отрасли психологии рассматривали интимные отношения как идеальные, возникающие в результате непрерывного подсознательного наблюдения двух независимых воль, которые должны быть приспособлены к потребностям и психологической структуре личности, ликвидируя тем самым прежнюю ассоциацию любви с трансцендентностью, силой, превосходящей индивидуальные потребности, и волей. Любовь стала «близостью», а близость означала возможность подчинения эмоциональной жизни правилам поведения, целью которых было сохранить и создать максимальную личную независимость в процессе романтических отношений.