Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Также рационализации любовного переживания способствовал тот факт, что психология считает романтическое страдание неприемлемым и неоправданным симптомом, обусловленным недостаточной зрелостью психики. В то время как «боль была абсолютно естественной составляющей эмоциональной реакции девятнадцатого века на посвящение себя другому человеческому существу» [394] Листра К. Анализируя свои чувства: Мужчины, женщины и романтическая любовь в Америке девятнадцатого века. Oxford: Oxford University Press, 1989. С. 50 [ Lystra K. Searching the Heart: Women, Men, and Romantic Love in Nineteenth-Century America. Oxford: Oxford University Press, 1989. P. 50]. , в современной психологической культуре страдание больше не сигнализирует об эмоциональном переживании, простирающемся за пределы собственной личности, т. е. оно больше не является признаком самоотверженной преданности или возвышенности души. Такая любовь, основанная на самопожертвовании, слиянии и стремлении к безусловности, стала рассматриваться как симптом неполноценного эмоционального развития. Культурное отождествление любви со страданием подобно отождествлению любви с одновременным переживанием трансцендентности и осуществления брачных отношений, в которых любовь утверждается в показном проявлении самопотери [395] Вот как описывал это Уильям Вордсворт в своем стихотворении «Влияние природы» (1799 г.): Когда встречал еще я утро жизни, И днем и в свете звезд в душе моей Все чувства, в ней живущие, сплетались Не с суетным стремлением к тому, Что создано рукою человека, А с вечными порывами к Природе И к жизни. Очищалась мысль моя Священной скорбью и священным страхом, И я учился постигать величье Биенья человеческого сердца. Перевод М. Фроловского См.: Вордсворт У. Влияние природы. London: Ginn, 1897. С. 70 [ Wordsworth W. Influence of Natural Objects. London: Ginn, 1897. P. 70]. . Утилитарные модели государственного устройства были перенесены в психику, и в этой новой терапевтической культуре идеалы самопожертвования и самоотречения стали считаться необоснованным признаком нездоровой психики (или признаком «страдания» ради получения скрытого морального удовлетворения) и, следовательно, очень подозрительными, поскольку независимость и способность сохранять свои собственные интересы стали синонимом психического здоровья.

Такая модель психического здоровья, преимущественно пронизывающая интимные отношения, требовала, чтобы любовь соответствовала определениям благополучия и счастья, которые, в конечном счете, отвергали страдание и предписывали человеку максимально извлекать пользу и выгоду. Эта модель здоровья рассматривает знание и защиту собственных интересов как основу эмоционально зрелой личности. Правильно любить — значит любить в соответствии со своими интересами. В эмоциональном переживании любви все больше содержится и проявляется прагматичное направление развития личности, согласно которому человек должен обеспечить себе максимальное удовольствие и благополучие. Страдание становится все более чуждым этому новому культурному выражению любви. Это, в свою очередь, подразумевало, что если любовь является источником страдания, то это «ошибка», неверная оценка совместимости двух личностей, признак того, что человек нуждается в дальнейшем самопознании, которое могло бы устранить его страдания и привести к более зрелому выбору. Взаимность и сохранение личных интересов стали незримо заложены в обычный опыт любви, который можно проиллюстрировать несколькими контрастирующими примерами.

В комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь» (1600 г.) Елена, избежавшая воздействия чар и уловок Пака, говорит с Деметрием, подвергшимся влиянию этого лесного духа и отвергнувшим ее любовь:

Елена свободно и непринужденно выражает свои чувства к возлюбленному таким образом, который сегодня был бы истолкован не только как самоуничижение, но и как патология. В мире Шекспира, напротив, к этому, скорее всего, отнеслись бы более благосклонно, как к обычному проявлению «безумной любви». Вспомните также Жюли де Леспинасс, пользовавшуюся большим уважением и восхищением писательницу XVIII в., чья любовь к капризному и неверному графу де Гиберу осталась безответной. Несмотря на его женитьбу на другой женщине, Джулия по-прежнему решительно заявляла о своей любви, проявляя безрассудную страсть, невзирая на отсутствие взаимности. В письме к Гиберу она писала:

Я слишком сильно люблю, чтобы сдерживать себя; я предпочитаю просить у вас прощения больше, чем не совершать ошибок. У меня нет самолюбия , когда речь идет о вас; я не переношу благоразумие, я ненавижу даже те «дружеские обязанности», которые заменяют интерес приличием, а чувство осмотрительностью. Как бы это сказать? Я люблю отдаваться порыву, и действую только импульсивно , и я безумно люблю, когда другие относятся ко мне подобным образом [397] Тирни B., Скотт Дж. У. Западные общества: документальная история, вып. II. NY: McGraw Hill, 2000. С. 185 [ Tierney B., Scott J. W. Western Societies: A Documentary History, Vol. II. New York: McGraw Hill, 2000. P. 185].

Жюли де Леспинасс придерживается этики самоотречения, управляемой импульсивной эмоциональностью, а не расчетом затрат и выгод. Отнюдь не сигнализируя о незрелости или низкой самооценке, эта способность любить независимо от взаимности могла быть истолкована (и, вероятно, истолковывалась) как признак сильного характера.

Другой пример обсуждался в главе 2. Клятва Энн Эллиот всю жизнь оставаться верной капитану Уэнтуорту, несмотря на очевидность их разлуки, идет вразрез с современной чувствительностью, поскольку Энн считала любовь абсолютной и несоизмеримой и, по-видимому, отвергала какой-либо меркантильный интерес. Ее приверженность любимому представляет здесь собой полную самоотдачу и не зависит от того, принесет она ей благополучие или нет. Любовь заставляет ее отказаться от лучших перспектив и тем самым отвергнуть то, что современное общество посчитало бы признаком зрелой психики, а именно ее личные интересы. Сегодня она была бы вынуждена записаться на прием к психоаналитику, лечь на кушетку и беспристрастно поведать о своем твердом намерении пожертвовать всей своей жизнью, ничего не ожидая взамен. Наконец, Эдит Уортон, писавшая в 1908 г. своему любовнику Мортону Фуллертону, использовала далеко не утилитарную терминологию: