Ева Иллуз - Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Именно эта роль культуры и технологии в обеспечении самовоспроизводящегося романтического воображения занимает моралистов и философов Западной Европы с XVII в. Замысловатая взаимосвязь любви и воображения приобрела особую остроту с распространением печатной книги, кодификацией жанра и композиционного решения романа и постепенным формированием частной сферы. Любовные эмоции все больше переплетались с технологиями, которые освобождали деятельность воображения и одновременно кодифицировали его, организуя в рамках четких повествовательных формул [492] «Дон Кихот» (1605–1615) Сервантеса, например, пародирует рыцарские романы, извращали разум читателей преувеличенной риторикой любовной преданности. Роман был попыткой высмеять эти романы, которые наводнили европейский книжный рынок, и их влияние на умы честолюбивых влюбленных и рыцарей, и таким образом указал на институциональную основу и систематический, а не хаотичный характер воображения. .

Способность романа вызывать отождествление и пробуждать воображение — и его поглощенность темами любви, брака и социальной мобильности — сделали романтическое воображение темой, затрагивающей общественные интересы. Все чаще стало считаться, что воображение оказывает дестабилизирующее воздействие в социальном и эмоциональном плане. Увеличение женской читательской аудитории на протяжении XVIII в. встречало множество обвинений в нравственной пагубности романа, которые содержали едва скрываемый страх того, что он изменил саму природу эмоциональных и социальных ожиданий женщин [493] Томас Джефферсон, например, утверждал в 1818 г., что «когда этот яд заражает ум, он извращает его и отвращает от здорового чтения… результатом является раздутое воображение, болезненное суждение и неприятие всех настоящих жизненных забот». Цит. по: Росс Х. Сентиментальный роман в Америке, 1789–1860. Durham, NC: Duke University Press, 1940. С. 4 [ Ross H. The Sentimental Novel in America, 1789–1860. Durham, NC: Duke University Press, 1940. P. 4]. . Феминизация этого жанра благодаря преимущественно женской аудитории и появлению женщин-романисток углубила мнение о том, что романы поощряют воображаемые чувства и опасные настроения [494] Критик осудил то, что он считал свободным использованием любовных романов, утверждая, что «их единственная цель — возбуждать романтические представления, в то время как они лишают умы идей, а сердца — чувств». Цитируется там же, с. 5. .

Все больше размышляя о воздействии собственного литературного жанра, многие романы XIX в. включали критику социально разрушительного характера романа, его способности создавать опасные сентиментальные желания и социальные стремления, словом, вызывать предвосхищающие эмоции. В Пушкинском «Евгении Онегине» (1833 г.), ставшем знаменитым благодаря рассуждению о взаимосвязи жизни и искусства, Татьяна, наивная провинциальная девушка, отчаянно влюбляется в Евгения, искушенного и беспутного горожанина. Рассказчик, подражая холодности Евгения, иронично замечает:

Очевидно, что любовь Татьяны была заранее придуманным образом, ожидающим воплощения в однажды встреченном объекте, которым, по-видимому, и оказался романтичный Евгений. Джордж Элиот так описывает Хетти Сорель в романе «Адам Бид» (Adam Bede) (1859 г.): «Хетти никогда не читала романов; как же тогда она могла найти образ для своих ожиданий?» [497] Цит. по: Митчелл С. Чувства и страдания: Женское развлекательное чтение в 1860-х годах // Victorian Studies. 21(1). 1977. С. 32 [ Mitchell S. Sentiment and Suffering: Women’s Recreational Reading in the 1860s // Victorian Studies. 21(1). 1977. P. 32]. . Точно так же в «Нортенгерском аббатстве» (Northanger Abbey) (1818 г.) Джейн Остин высмеивает жанр готических романов в персонаже Кэтрин Морланд, которая лелеет замысловатые идеи, навеянные ей прочитанными романами. Эти и другие авторы иронизируют над способностью романов формировать образ любви, предвосхищая его, т. е. оказывать влияние на способы, с помощью которых исследование воображаемых миров создает чувство.

Книгой, в которой наиболее полно отражены современные проблемы воображения и запутанные взаимоотношения между воображением, романом, любовью и социальными чаяниями, является «Мадам Бовари» (Madame Bovary) (1856 г.), где представлены основные характеристики страдания современного сознания, насыщенного воображаемыми сценариями любви и судьбой, которая их ждет после столкновения с реальностью. В юности Эмма Бовари тайно читала романы, и это сформировало ее представления о любви и мечты о роскошной жизни.

Они [романы] были полны любовных интриг, любовников, содержанок, гонимых дам, теряющих сознание в одиноких загородных домах, почтальонов, убитых на каждой почтовой станции, лошадей, загнанных насмерть на каждой странице, темных лесов, трепещущих сердец, клятв, рыданий, слез и поцелуев, лодок в лунном свете, соловьев, поющих в зарослях, и джентльменов, храбрых, как львы, ласковых, как ягнята, добродетельных, каких не бывает, и всегда готовых пролить потоки слез.

Когда ей было пятнадцать лет, Эмма в течение шести месяцев марала руки пылью всех находящихся поблизости библиотек. Позже, с сэром Вальтером Скоттом, она прониклась любовью к историческим произведениям и мечты ее занимали мысли о деревянных сундуках, дворцовой страже и бродячих менестрелях. Ей хотелось жить в каком-нибудь старинном особняке, как те владелицы замков в платьях с заниженной талией, которые целыми днями сидят, облокотившись на каменный подоконник готического окна, увитого трилистником, подперев рукой подбородок, и наблюдают за всадником с белым плюмажем на вороном коне, скачущим к ним через всю округу [498] Флобер Г. Мадам Бовари. NY: Bantam, 1989 [1856]. С. 31–32 [ Flaubert G. Madame Bovary. New York: Bantam, 1989 [1856]. P. 31–32]. .

Флоберовское описание воображения очень современно: оно четко структурировано и представляет собой мечты и фантазии, имеющие ясные, живые повторяющиеся образы; оно порождает то же смутное желание, которое испытывают Татьяна, Хэтти Сорель и Кэтрин Морланд. Это желание, оформленное с помощью языка в виде повествовательных сюжетов и последовательностей и с помощью умозрительных образов — лунного света, пасторальных пейзажей, страстных объятий. На самом деле, исключительно современной любовь делает то, в какой мере она представляет собой предвосхищающую эмоцию, т. е. содержит хорошо отрепетированные эмоциональные и культурные сценарии, которые формируют и жажду эмоций, и стремление к хорошей жизни, соответствующей им. (В прежние времена эквивалентом, должно быть, служило предвосхищение эмоций страха или надежды, которые человек мог испытывать, размышляя о смерти и потустороннем мире, об аде и рае.) Таким образом, когда Эмма Бовари впервые нарушает супружескую верность, она переживает свой поступок только в литературной манере, пронизывавшей ее воображение: