Ильва Эстбю - Это мой конёк. Наука запоминания и забывания

«Мы устраивали праздник — так здесь появился экономичный вариант люстры в здании Оперного театра Осло. У нас была идея поместить в каждый пакетик живую золотую рыбку, но поняли, что пользы животному миру это не принесет», — рассказывает пресс-секретарь компании.

Как и все сотрудники Snøhetta, Торсен держится расслабленно, и видно, что она энтузиаст. Больше всего нам хочется задержаться здесь подольше. Окружающие нас архитекторы — открытые и любопытные люди.

Мы идем вдоль причала — до здания оперы всего несколько сотен метров. Вода отражает солнечные лучи, обещающие теплое лето. Всего несколько месяцев назад мы стояли под дождем на холодном ветру на берегу того же фьорда и махали аквалангистам, отправлявшимся на подводный эксперимент. Июнь окрасил все в яркие цвета, и теперь тот опыт кажется ужасно далеким: темная вода и одетые в черное люди, с оптимизмом машущие нам, — а мы, ежась от холода, стоим на берегу. Как быстро яркие впечатления стали смутными воспоминаниями!

Огромные окна Оперного театра ловят солнечный свет. Внутри — теплый, пропитанный маслом дуб и разноцветные световые панели исландского художника Олафура Элиассона — он же построил разноцветный тоннель на крыше музея АРоС в том же городе, где находится Центр исследований автобиографической памяти Дорте Бернтсен.

На крыше Оперного театра роятся туристы и местные жители, одетые в джинсы и индийские сари, молодежь слушает музыку в наушниках, отец с дочерью решили запечатлеть себя с помощью селфи-палки, дети носятся и визжат от радости. Фьорд окутывает всех мерцающим светом.

Ильва: Итак, Хильда, что ты узнала о памяти? Я имею в виду, пока мы писали книгу?

Хильда:Многое меня поразило. Я узнала, что память почти не имеет отношения к идентичности: личностные тесты не измерят, сколько человек помнит. И одновременно я нахожусь в плену у собственных воспоминаний. Я становлюсь старше, но они не слабеют — я словно держу в руках хрустальный шар и получаю возможность взглянуть на них под другим углом. Иногда в них нет красок, однако они не исчезают. Со временем вещи приобретают большую глубину.

Ильва:Но идентичность — более широкое понятие, чем личность. Если ты так рассуждаешь о воспоминаниях, то почему же они не имеют отношения к тому, кем мы являемся?

Хильда: Да, действительно. Воспоминания тоже часть нас самих. И еще мне кажется, моя жизнь состоит из огромного количества мгновений. Из множества уникальных мгновений — все это произошло именно со мной конкретно в этот исторический период. Ни одно из них не получится пережить заново, и впечатления остались только у меня. У меня внутри есть целая галактика воспоминаний!

Ильва:Да! Во Вселенной множество галактик — то же утверждение справедливо для воспоминаний, множества сохраненных нами мгновений. Именно поэтому я решила стать психологом — мне хотелось разобраться, как устроены наши внутренние вселенные.

Хильда:А я по этой же причине стала писателем! Я думаю, все мы живем с виду нормальной, упорядоченной, рациональной жизнью, а на самом деле нами управляют фантазии, мечты и желания, которых мы и сами не понимаем. Я часто задумывалась о том, что память — ядро рассказанных нами историй, повествовательные приемы мы черпаем из самой памяти. Когда я пишу, есть две модальности: «обычно все было устроено вот таким образом» или «а затем случилось нечто выдающееся». Голливудские фильмы сначала всегда показывают то самое нормальное состояние, благодаря которому возникает чувство повторения — в книге мы зовем его общими воспоминаниями, — а затем происходит невероятное событие, как правило, через 20 минут после начала фильма или даже раньше. Такая структура вполне соответствует уникальным, переворачивающим все с ног на голову моментам, выделяющимся среди прочих в памяти. А еще мы постоянно заглядываем вперед и оглядываемся назад — путешествуем в прошлое и будущее. Бывают и клиффхэнгеры — напряженные мгновения литературного произведения, когда герой оказывается в смертельной опасности и нам долго не рассказывают, что же случилось. Такова жизнь. Чтобы узнать тайну, нам нередко приходится подождать. Жизнь каждого из нас наполнена клиффхэнгерами.

Ильва:Да, рассказ о жизни — это экзистенциальная часть памяти. Мы живем в повествовании о нас самих и о мире, хранящемся в памяти. В произведениях художественной литературы есть метафоры и намеки — их мы ищем и в реальности. Мы пытаемся выстроить связи. Впоследствии мы встраиваем себя в некую картину, имеющую символическое значение для ситуации или истории.

Хильда:А что ты узнала? Ты ведь специалист по памяти — вряд ли ты почерпнула что-то новое.

Ильва:Проводя свой 100-дневный эксперимент, я наконец поняла, каково быть моим пациентом. Запомнить 100 дней — это нелегкий труд. Но многие люди трудятся так каждый день, даже когда дело касается простых вещей.

Хильда:Многое я бы с удовольствием забыла. Я имею в виду негативный жизненный опыт. Я бы хотела, чтобы воспоминания о нем исчезли навсегда. Многое мне очень хотелось бы отпустить. Мы недооцениваем забывание.

Ильва:Грустные воспоминания тоже бывают жемчужинами в ожерелье выдающихся воспоминаний. Нам не станет лучше, если мы забудем какое-то событие. Я выступаю в защиту забывания рутины. Ведь так приятно просто жить, не запоминая все происходящие с тобой события. Я запомню сегодняшний день. Не уверена, что через неделю вспомню точную дату, но это не так уж страшно.

Люди уделяют памяти очень много внимания, стараясь улучшить ее и запоминать больше. Я понимаю, почему возникает такой интерес. Сама я ратую за то, чтобы люди обращали на свою память внимание и находили ей оптимальное применение. Но есть и обратная сторона. Общество ставит нам определенные требования — их же мы предъявляем к разуму, нами постоянно движет нелепая тяга к совершенству. Нам необходимо не только идеально выглядеть, но и думать. Не помнить всего абсолютно нормально. Не бывает идеальной памяти!

Хильда:Представь, что живешь вечно. Важность событий испарится. Ни одно мгновение больше не покажется исключительным и уникальным.

Ильва:Да, действительно. Будущее приобретет особую важность, ведь оно становится бесконечным. Но все-таки: не уверена, считаю ли я по-прежнему, что лишь те воспоминания, о которых мы говорим с теплотой, скрывают в себе магию. Я не помню первый шаг моего сына и жалею, думая об этом. Разве мне не следовало его запомнить? И одновременно одно из лучших воспоминаний о его детстве — общее воспоминание. Воспоминание о том, как я лежала рядом с ним на кровати, вдыхала запах его волос и поглаживала крохотное тельце. Почему же это воспоминание менее ценно, чем мгновение, когда он впервые пошел сам?