Элизабет Лукас - Источники осознанной жизни. Преврати проблемы в ресурсы

– Дайте мне, пожалуйста, определение, что вы понимаете под «миром в семье»?

– Когда нет ссор, – быстро ответил пациент.

– Но достаточно ли этого? Всегда ли при отсутствии ссор можно сказать, что между людьми царит мир? – задала я уточняющий вопрос.

– Да, пожалуй, мир – это нечто большее, – согласился он. – Здесь должна быть еще и гармония, и обоюдная толерантность, и взаимное уважение. Каждый может быть самим собой и жить как ему хочется.

– Звучит превосходно, – одобрила я. – Но меня удивляет одно: своей беспрерывной уступчивостью вы не достигли того, что сейчас мне описали. Вы достигли только того, что жена по отношению к вам стала проявлять еще меньше толерантности и уважения, а вам самому стало еще труднее жить как вам хочется.

– Так оно и есть, – простонал мужчина, – моя жена…

– Стоп! – прервала я его. – Я говорю о вас. Это вы не сделали ничего, что могло бы способствовать миру – в соответствии с вашим собственным определением! Пациент отреагировал с раздражением:

– Вы намерены делать мне упреки?

– Я хотела бы вместе с вами найти причину вашей проблемы. Хотела бы установить, на какой почве могла вырасти эта семейная драма. Пока мы можем констатировать одно: ваша рабская покорность не привела к миру. Или вы считаете иначе? Пациент покачал головой.

– Однако же вы не изменили своего поведения.

Почему?

– Я боялся ее потерять. Я – неуверенный в себе, несамостоятельный человек, не знаю, что бы я стал делать без нее…

Вот она, истинная causa, ответ на вопрос «о чем тревожился пациент». Он ни на йоту не заботился об обоюдном мире. Для него важно было сохранить собственную внутреннюю опору.

В психологии феномен такого отношения к другому называется амбивалентностью. Это значит, что он любил свою жену, поскольку она была ему необходима (в качестве стимула, средства ориентации, помощи в принятии повседневных решений), и в то же время ненавидел ее за превосходство именно в тех вопросах, в которых больше всего в ней нуждался. Я даже подумала, что, будь это не так, он охотно уступил бы свою «рабовладелицу» другому мужчине. Но нет: как ни ругал он ее, а все-таки хотел ее сохранить!

– Я боялся ее потерять, – признался пациент.

– Вы боялись за себя, – перешла я к сути дела.

И он не возразил. Я вновь «перевоплотилась в Сократа»:

– Я предлагаю провести совместную «мозговую атаку». Давайте допустим, чисто теоретически, что вы уверены в себе на сто процентов и можете прекрасно справляться со всеми проблемами в одиночку. И вы хотите из высших побуждений добиться мира в семье. Для этого вы и сами должны вести себя по-дружески, и жене своей (склонной, судя по вашему рассказу, к раздражительности) помочь настроиться более миролюбиво. Как бы вы стали действовать в этом случае? Пациент в задумчивости наморщил лоб. Я пододвинула к нему бумагу и карандаш, чтобы он мог сделать для себя письменные пометки, и в течение получаса не слышала ничего, кроме шороха скользящего по листу грифеля. Наконец он тихонько откашлялся и в ответ на мой вопросительный взгляд начал вслух читать написанное:

– В общем, если бы я сам хотел проявить дружелюбие, то я должен был бы предоставить своей жене свободу выбора между мной и ее другом. И если бы она решила вернуться ко мне, я должен был бы создать все необходимые условия, чтобы мы могли помириться и начать все сначала. Две слезы скатились по его щекам, но он продолжал читать дальше:

– Чтобы воспитать в ней миролюбие, я должен был бы в любом случае сохранять свою индивидуальность, нравится она ей или не нравится. Если бы она стала меня критиковать, мне следовало бы мягко дать ей понять, что у каждой личности свой масштаб и свои предпочтения и что эта непохожесть не мешает прекрасно дополнять друг друга при условии уважительного отношения к ценностям другого. Пациент взглянул на меня, словно ученик, отвечающий учителю заданный урок. Но ведь он и вправду блестяще выполнил задание.

– Браво! К этому нечего прибавить. А теперь наберитесь мужества и реализуйте это на практике. Я вполне могла бы закончить нашу терапевтическую беседу словами из святой мессы: «Идите и водворите мир в ваших домах!»

В конце года я получила от пациента рождественскую открытку. После обычных пожеланий здоровья и счастья там стояло: «Наш брак выдержал испытание и приобрел новое качество.

С благодарностью…»

Несмотря на свой большой профессиональный опыт, я каждый раз поражаюсь точности интуитивного предзнания человека, дающего ему путеводную нить, которую он не мог бы обрести ни в результате логических рассуждений, ни под влиянием алогичных чувств. В приведенном примере рассудок мужчины говорил: «Во всем виновата жена». Его чувство говорило: «Смирись со злом, если не хочешь ее потерять». Но в сокровенной глубине своего духа он знал: «Все дело во мне, я должен изменить себя. Себя и свою покорность».

• • •

Насколько ярко предзнание может проявиться и образно выразить себя и без всякого терапевтического вмешательства, мы увидим из следующего примера.

Довольно продолжительное время я вела одну немолодую даму. Она мучилась отчаянным страхом перед будущим, и надо признать, что этот страх вырос не на пустом месте. Овдовев, она жила одна, страдала болезнью Паркинсона. Ее 90-летняя слабоумная мать находилась в пансионате для престарелых, и каждый раз, когда пациентка ее навещала, она с ужасом видела в болезненном состоянии матери, как в зеркале, свой собственный конец. В поликлинике, куда она регулярно ходила на консультации, предусмотренные для больных паркинсонизмом, она, глядя на людей, у которых болезнь зашла дальше, чем у нее, снова узнавала неизбежно ожидающие ее тремор и беспомощность. Это лишило ее остатков веры в возможность прожить еще хотя бы несколько отрадных, относительно счастливых лет. Страхи вибрировали в ней и проявлялись в форме лихорадочного беспокойства. Нередко она часами гоняла машину по улицам города, чтобы, сконцентрировавшись на уличном движении, отвлечься от своего отчаяния. А потом дома погружалась в тупое мрачное состояние, не подходила к телефону и никому не открывала дверь. Фазы двигательного возбуждения сменялись фазами депрессии, но в основе всегда лежал страх. В данном случае ответ на вопрос «почему» был очевиден. Вероятно, даже среди людей, у которых заболевание уже перешло в следующую стадию, не нашлось бы никого, кто захотел бы поменяться с ней местами. Возраст, болезнь и одиночество – невеселые спутники. Нам не нужно было ломать голову над «почему». Но нам нужно было точно ответить на вопрос «о чем». О чем она тревожилась в первую очередь? О сохранении своей физической подвижности? Своих умственных способностей? Своей квартиры? Что было бы для нее самым ужасным? Пациентка не могла сообщить ничего, что внесло бы хоть какую-то ясность, она и сама этого не знала. Но однажды все прояснилось для нее во сне. Опустившись на стул в моем кабинете, она сразу начала говорить о том, что ей приснилось. Она не досмотрела сон до конца, потому что ее разбудил будильник. И как ни странно, она очень об этом сожалела, хотя обычно не придавала снам никакого значения. Но это сновидение не выходило у нее из головы.