Джеймс Карс - Конечные и бесконечные игры

Евангелие больше не услышать нигде, кроме как от тех, кто сам его слышал. Конечно, я могу услышать жителей Нью-Йорка в вашем голосе, но я не вижу возможности услышать сам Нью-Йорк. Миф не существует сам по себе. Таким же образом, у него нет видимого происхождения. Кого бы мы могли назвать первым жителем Нью-Йорка?

Миф – это самая высокая форма нашего внимания к речи друг друга, она предлагает тишину, чтобы речь говорящего была слышна. Поэтому умение слушать больше ценится религией, чем умение говорить. Fides ex auditu (вера от того, что услышал). «Истинная вера приходит от слышания Слова Божьего» (апостол Павел).

Обратная сторона резонанса – это амплификация. Хор является единым выражением голосов, резонирующих друг с другом; громкоговоритель – это усиление единственного голоса, ведущее за собой исключение всех остальных голосов. Колокол резонирует, пушка амплифицирует. Мы слушаем звон колокола, мы оглушены пушкой.

Когда звук единственного голоса усиливается, становится невозможным услышать любые другие голоса. Мы улавливаем, что говорят по громкоговорителю не потому, что речь какая-то особенная. Магистерская речь – это усиленная речь, она создает тишину. Громкие слова равносильны командованию, поэтому такая речь сама хочет поскорее закончиться настолько предельно и быстро, насколько возможно. Усиленный голос хочет послушных действий со стороны слушателей и немедленного окончания их разговоров. С громкоговорителем невозможно устроить беседу.

Идеология – это амплификация мифа. Это предположение, что с начала и до конца истории люди знают, что добавить больше нечего. История должна послушно подчиняться идеологии, жить по ее законам. Например, европейские воины регулярно плавили колокола, чтобы производить пушки из полученного металла; метафизики нашли смысл своих мифов и выразили эти значения без повествовательных резонансов. Сами по себе мифы считаются в наше время ложными или курьезными, поэтому их лучше не замечать, если не запрещать сразу.

Идеологи заботятся о том, чтобы спрятать хоровую природу истории, чувство, что это симфония очень разных, даже противоположных голосов, каждый из которых делает возможным существование другого.

Если мифы действительно «провоцируют» возникновение объяснений, правдой является и то, что конечная цель определения – уничтожить миф. Дело не в том, что наличие колоколов в церквях и городских ратушах Европы приведет к созданию новой пушки, а в том, что пушки вообще отливаются для того, чтобы заглушать колокола. Это очередное противоречие конечной игры является самым значительным: нужно играть так, чтобы все нужное для игры было уничтожено.

Громкоговоритель, успешно заглушая все остальные голоса, а с ними и все возможности беседы, не воспринимается, то есть теряет свой голос и становится просто шумом. Как бы нам ни хотелось выступить единственно говорящим, мы не смогли бы быть им. Юлий Цезарь изначально искал власти в мире, потому что ему нравилось использовать очень опасный стиль в политике, распространенный для республик. Но он играл в игру так хорошо, что уничтожил всех своих оппонентов, и это не позволило ему найти действительно опасный бой. Он не мог сделать того, для чего искал власти. Его слово стало неотразимым, поэтому он больше не смог говорить ни с кем, и его изоляция была полной. Мы также можем сказать, что этот человек искал смерти (Р. Сайм).

Следствием предположения, что все объяснения призваны навеки делать мифы немыми, является факт, что даже если мы найдем людей, глубоко преданных объяснениям и идеологии, то всякий раз, когда игра будет приобретать серьезность военного действия, мы также обнаружим людей, обеспокоенных мифами, потому что они не могут забыть, что вообще забывали. Мифы, которые нельзя забыть, настолько они резонируют с парадоксом тишины, что становятся источником размышлений нашей культуры и нашей цивилизации.

Это мифы, которые мы легко можем обнаружить и назвать, но смысл которых будет постоянно от нас ускользать, и это всегда совершенно простые истории. Примером может стать Авраам. За его долгую жизнь у него родилось только двое детей, и один из них был незаконным, но ему было обещано, что его потомки будут такими же бесчисленными, как звезды на небесах. Все три основные религии Запада считаются детьми Авраама, хотя каждая старалась сделать себя единственной и последней в семье. Для таких ситуаций есть громкая фраза: пронумерованы как звезды на небесах. Это миф о будущем, которое всегда имеет будущее, в нем нет никакого конца. Это миф о горизонте.

В мифе о просветлении Будды заложен тот же парадокс, та же провокация на объяснения, однако решается этот вопрос по-другому. Это история простого смертного, который пускается в духовные поиски освобождения от всех форм рабства, включая необходимость сообщать об этом освобождении другим, без какой-либо божественной помощи. Совершенная неописанность этого события породила огромный поток литературы на множестве языков, который и не собирается останавливаться на достигнутом.

Возможно, христианский миф был повествованием, самым тревожным для идеологического разума. Как и у Авраама, и Будды, история крайне проста: о Боге, который слушает, становясь одним из нас. Это Бог «освобожденный» от Божественности, отказался от всякой привилегии командовать и «обитал среди нас», «чтобы не обслуживаться, а служить», «быть всем для всех людей». Но мир, в который он пришел, его не принял. Они, без сомнения, предпочли Бога в магическом проявлении, командира, идола, театрального режиссера своих собственных конечных взглядов. Они не ожидали получить бесконечного слушателя, который радостно принимал их непохожесть на себя, делился с ними своим голосом через тишину чуда, исцеляющую и святую метафору, в которой есть все, что нужно сказать.

Эти христиане оглушили сами себя до резонанса их собственного мифа, и протащили свои машины убийства через сад истории, но они все равно не убили миф. Опустошенная, освобожденная Божественность, превращенная ими в Мужа Скорбей, повела за собой незаконченность истории, чтобы восстанавливать голоса замолкших.

Миф об Иисусе – это образец, в нем нет ни капли необходимости. Нет такого мифа, который был бы нужен. Нет такой истории, которую должны рассказывать. В рассказах нет такой правды, которую необходимо раскрыть, которую кто-то должен услышать. Отсутствие необходимости в мифе – это одна из составляющих мифа об Иисусе. Это повествование о слове, которое становится плотью, о языке, который вступает в историю; повествование о слове, ставшем плотью и ушедшем из этого мира, об истории, которая вошла в язык. Слушающий этот миф не может подняться над историей и произнести вечные истины о ней.