Жак Адамар - Исследование психологии процесса изобретения в области математики

Последнее возражение против идей Пуанкаре было выдвинуто Уолласом: этот автор допускает, что Пуанкаре мог быть прав, когда «он говорит, что без достаточно сильно развитого эстетического чувства никто никогда не будет крупным творцом в математике», но прибавляет, «что совершенно невероятно, чтобы один только эстетический инстинкт был тем «мотором», которым приводит в действие «механизм» его мыслей».

Я могу лишь дословно воспроизвести этот текст Уолласа, так как совершенно его не понимаю. Он, как мне кажется, путает две вещи, которые надо различать [40]: «мотор» (т.е. «кто делает») и «механизм» [41](«как это делать»). Мы будем говорить о «моторе» в гл. IX (и мы снова покажем, что чувство красоты является двигательной силой); сейчас же мы будем говорить только о механизме и в том, что представляет собой этот механизм, у меня не возникает никаких сомнений. Уоллас считает, что Пуанкаре думает таким образом потому, что он был другом Э. Бутру [42](который был другом Уильяма Джеймса), или же на него оказали влияние идеи школы «механистов». Но не только заявление Пуанкаре является результатом его собственных наблюдений, а не внушения кого бы то ни было другого; лично я испытываю то же чувство, что и он, и не потому, что я близкий друг Бутру или Уильяма Джеймса и изучал идеи механистической школы (что на самом деле не так) или какой-нибудь другой школы, но в силу моих собственных самонаблюдений, потому что идеи, выбранные моим бессознательным мышлением, достигают моего сознания, и при этом я констатирую, что они находятся в полном соответствии с моим эстетическим чувством.

Я думаю, что фактически каждый математик, если не каждый учёный, разделяет это мнение. Я мог бы прибавить, что некоторые из них в письмах высказывали совершенно самостоятельно (без моих вопросов) ту же точку зрения, причём выраженную совершенно определённо.

Несомненно, что заключения, к которым мы пришли, являются до некоторой степени удивительными. Они поставили перед Пуанкаре озадачивающий вопрос. Обычно говорят, что бессознательное действует автоматически, и в некотором смысле это несомненно, так как оно не подчинено нашей воле — по крайней мере, её прямому воздействию — и даже выходит за рамки нашего сознания. А теперь мы находимся перед противоположным заключением: «"я подсознательное" нисколько не является низшим по отношению к "я сознательному", оно не является чисто автоматическим, оно способно здраво судить, оно имеет чувство меры и чувствительность, оно умеет выбирать и догадываться. Да что говорить, оно умеет догадываться лучше, чем "я сознательное", так как преуспевает там, где последнее потерпело неудачу. Короче, не стоят ли мои бессознательные процессы выше чем моё сознание?» [43].

Такая идея дорога метафизикам недавнего времени и даже более старых эпох. Тот факт, что хотя бессознательное и проявляется время от времени, но фактически остаётся для нас неизвестным, придавал ему таинственный характер, и ввиду этого таинственного характера ему иногда приписывали высшую власть [44]. Предположение, что бессознательное не имеет своего начала в нас и даже сопричастно божеству, было принято как будто уже Аристотелем. По мнению Лейбница, бессознательное осуществляет связь человека со всей вселенной, в которой ничто не может произойти без того, чтобы не отразиться на каждом из нас; можно найти нечто аналогичное у Шеллинга; Фихте также аппелировал к божеству и т. д.

Позднее на этом принципе была создана целая философская доктрина. Её создали Майерс и затем сам Уильям Джеймс (хотя этот крупный философ в своём более раннем произведении «Принципы психологии» иногда высказывается так, как если бы он сомневался в самом существовании бессознательного). В соответствии с этой доктриной бессознательное осуществляет связь человека с миром, который недоступен нашим чувствам, и с некоторыми видами духов.

Тем временем, некоторым авторам бессознательное кажется следом предшествовавшего существования; другие полагают, что оно — результат действия бесплотных существ.

Учитывая, что иногда выдвигают причины небесные, мы не должны особенно удивляться, услышав, что привлекаются также и дьявольские силы. Один дерзкий немецкий философ фон Гартман рассматривает бессознательное как универсальную злую силу, которая действует на вещи и людей пагубным образом; и пессимизм, который порождает в нём страх перед этим ужасным бессознательным, таков, что он советует даже не индивидуальное самоубийство, которое он считает недостаточным, но «самоубийство космическое», надеясь, что мощные разрушительные силы, которые подготовит человечество, позволят ему разрушить единым ударом всю планету в некотором роде предчувствие того, что теперь стало возможным.

Мы видели, что некоторые авторы испытывали своего рода страх перед бессознательным и даже отказывались признать его существование. Этот отказ, может быть, реакция на полёт воображения, которому были подвержены другие. Тот таинственный характер, который приписывают бессознательному, видимо, отталкивал других исследователей.

Таким образом, вопрос в том, представляет ли собой бессознательное тайну, точнее, тайну особого рода. На самом деле, тайной является существование любой мысли, всякого умственного процесса, каков бы он ни был. Эти умственные процессы связаны способом, о котором мы знаем не больше, чем люди, жившие тысячи лет назад, — с работой мозговых ячеек. Существование многих видов процессов этого типа не более таинственно, чем существование одного из них.

Что касается вопроса, «выше» или «ниже» бессознательное мышление сознательного, то я считаю, что такой вопрос не имеет ни малейшего смысла, и полагаю, что никакой вопрос «превосходства» не является научный вопросом. Когда вы едете верхом, лошадь «выше» или «ниже» вас? Она сильнее и может бежать быстрее вас; тем не менее, вы её заставляете делать то, что вы хотите. Я не знаю, какой смысл имело бы считать, что кислород является выше или ниже водорода; и правая нога не является выше левой: при ходьбе они действуют совместно. То же делают сознательное и бессознательное мышление. И теперь мы переходим к изучению этого сотрудничества.

В отчёте о докладе Пуанкаре литературный критик Эмиль Фаге писал: «Проблема внезапно проясняется, когда её больше не изучают и, вероятно, потому, что её больше не изучают; когда собираются отдохнуть, расслабиться на короткий период. Это факт, который мог бы служить доказательством того, что отдых является условием открытия (и следует опасаться, что лентяи воспользуются этим во вред)».