Жак Адамар - Исследование психологии процесса изобретения в области математики

Для защиты гипотезы отдыха был призван авторитет Гельмгольца. Гельмгольц заявляет, что «счастливые идеи» (его название озарения) ему никогда не приходят в состоянии умственной усталости или когда он сидит за своим рабочим столом [33]; и, заметив, что он уже изучал данный вопрос, Гельмгольц прибавляет: «Когда пройдёт усталость, вызванная этой работой, нужно иметь час полного физического отдыха, прежде чем появятся хорошие идеи», — заявление, которое лишь сомнительным образом может поддержать рассматриваемую гипотезу, так как Гельмгольц здесь заявляет, что озарение происходит не тогда, когда ум на отдыхе, но приблизительно один час спустя (см. примечание редактора на стр. 19).

Кроме того, случай Гельмгольца не является общим, имеются и противоположные наблюдения. Профессор К. Фридрихс [34]мне писал, что «творческие идеи приходят большей частью внезапным образом, часто после большого умственного напряжения, в состоянии умственной усталости, сочетающейся с физическим отдыхом». Подобное же заявление мне было сделано художественным критиком доктором Стерлингом, который занимается установлением подлинности картин: он заметил, что вдохновение приходит обычно после долгого сознательного усилия, когда он уже устал, — как будто бы для того, чтобы могли выступить бессознательные идеи, необходимо, чтобы было ослаблено сознательное я.

Этот пример показывает, и нужно это помнить, что в таких вопросах правила не обязательно являются неизменными. Процессы могут быть различными не только у разных индивидов, но и у одного и того же человека. Действительно, уже наблюдения Пуанкаре дают нам три вида творческой работы, существенно различные с нашей точки зрения: а) работа полностью сознательная; б) озарение с предшествующей инкубацией; в) совершенно особый процесс его первой бессонной ночи [35].

Кроме того, мы говорили, что Пуанкаре думал о гипотезе отдыха. Он о ней думал (не склоняясь к тому, чтобы с ней согласиться даже тогда) в связи с одним особым случаем (отличным, видимо, от вышеприведённых трёх случаев и очень сходным со случаем, описанным Гельмгольцем), а именно: сперва неплодотворный период работы, затем отдых, затем новые полчаса работы (Гельмгольц говорит о часе), после чего произошло открытие. Как он сам отмечал, это можно объяснить гипотезой отдыха, но возражение то же, что и в случае Гельмгольца.

Существуют и другие возможные процессы. Очень любопытный случай был рассказан химиком Типлем [36], который только через полчаса заметил, что он работал над вопросом, не отдавая себе в этом отчёта и находясь в столь рассеянном состоянии духа, что в течение этого времени он забыл, что принял ванну, и готовился принять вторую; это особый случай бессознательного процесса, так как мыслитель не сознавал своей умственной работы пока она шла, но заметил её, когда она закончилась.

Таким образом, существуют многие возможности, и некоторые из них могут объясняться гипотезами отдыха или забвения. Я охотно допускаю, что «свежим» или «открытым» умом, т. е. умом, который забыл неплодотворные попытки, можно объяснить возможность открытия, если это открытие отделено от первого периода сознательной работы долгим промежутком времени, скажем, несколькими месяцами. Я говорю в этом случае об открытии, но не об озарении, так как в этом случае нельзя говорить об озарении в чистом виде: решение не появилось внезапным и неожиданным образом, а было обусловлено возобновлённой работой.

Как заметил профессор Вудвортс [37], явлением забвения можно, видимо, также объяснить озарения, которые открывали очень простые решения, не замеченные в первый раз. Все другие решения требовали бы, в рамках выдвинутых нами гипотез, нового умственного усилия, чтобы заняться вопросом в новой обстановке (как, например, с отдохнувшим умом или забыв старые идеи). Поэтому нужно не колеблясь отбросить эти объяснения в таких неожиданных случаях, как случай Пуанкаре и других авторов. Пуанкаре не работал в тот момент, когда он поднимался в омнибус в Кутансе: он болтал с одним из своих товарищей. Идея озарила его ум в течение менее чем одной секунды, а именно, в течение времени, нужного для того, чтобы поставить ногу на ступеньку и войти в омнибус. С другой стороны, нельзя сказать, что идея была так проста, что не требовала никакой работы: Пуанкаре говорит, что он должен был работать по возвращении в Кан, чтобы её проверить. Он приводит примеры и других озарений, хотя и менее ограниченных во времени, но происходящих с той же внезапностью и отсутствием подготовки, что исключает объяснения А или Б на

стр. 35. Если бы мы приняли одно из этих объяснений, то озарения должны были бы происходить в результате новой работы того же вида, что и первоначальная, и отличались бы от неё лишь тем, что не использовали бы результат этой первой работы; который был бы — вещь парадоксальная — крайне вреден (как плод усталости или ошибочной идеи). Но наблюдение показывает, что процесс озарения имеет иную природу, чем предшествующая работа. Эта последняя действительно является работой, включающей все более или менее напряжённое умственное усилие и часто многочисленные попытки; озарение же происходит вдруг, без видимого усилия.

Более того, если мы примем гипотезу забвения, предполагающую, что многочисленные предшествующие ненужные идеи мешали в течение некоторого времени появлению правильной идеи, то мы должны были бы осознать эти предшествующие идеи (так как эти теории отрицают всякую роль бессознательного). Однако, напротив, чаще всего случается, что вместо того, чтобы наметить несколько путей, которые предполагаешь ведущими к решению, не видишь никакого.

Итак, мы видим, что гипотезы отдыха или забвения могут быть приняты в некоторых случаях; но в других, а именно, для озарений особенно типичных, отмеченных Пуанкаре и другими, эти объяснения находятся в противоречии с фактами [38].

По поводу описаний явления озарения, которые дают Гельмгольц и Пуанкаре, было выдвинуто менее существенное возражение совершенно другого рода [39]. Не происходит ли озарение частично в краевом сознании?

Краевое сознание и собственно сознание так близки друг к другу, обмены между ними столь непрерывны и быстры, что кажется почти невозможным различить их роль в столь внезапном явлении, как озарение. Тем не менее, на основании того, что мы будем констатировать в гл. VI, мы будем иметь возможность сделать некоторые выводы по этому вопросу.

Было замечено и другое, одно из наиболее любопытных явлений: у некоторых мыслителей, погружённых в творческую работу, озарению предшествует предчувствие того, что нечто такое наступит, хотя они и не знают, каким оно будет точно. Уоллас дал этому особенному явлению название «предчувствие». Я никогда не испытывал этого чувства, и Пуанкаре не говорит об этом, что он несомненно сделал бы, если бы с ним это случалось. Было бы полезным расспросить по этому поводу учёных.