Галина Жукова - Управление под микроскопом

Эта статья была написана Глебом 8 лет назад.

Думаю, Вы знаете, что Глеб специализируется на тайм-менеджменте.

Так вот — искусство управленческой борьбы он рассматривает как один из инструментов экономии времени.

Добрый день, уважаемый читатель!

Давно не писала Вам, исправляюсь.)

Есть одна важнейшая новость и один интересный материал для Вас.

Сначала новость.

Я открываю Клуб управленческой борьбы, где Вы сможете регулярно участвовать в тренировочных управленческих поединках.

О технологии управленческих поединков можно узнать здесь <>

Если Вы уже участвовали в управленческих поединках — то объяснять Вам ничего не надо.

Ситуации для поединков в октябре, скорее всего, будут те, которые будут на Осеннем Кубке Москвы (если их уже опубликуют…)

Если Вы еще не участвовали в управленческих поединках — приходите тем более!

Буду рада новичкам!

Жду Вас <>

Пожалуйста, регистрируйтесь заранее: <>

Теперь — обещанный интересный материал.

ОТЛОЖЕННЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

Есть как минимум три отложенные техники у руководителя:

— отложенное санкционирование

— отложенный разбор своих собственных ошибок

— отложенное объяснение своих действий и планов

(это в теме лидерства, когда доверие в коллективе к лидеру заканчивается.)

Вот попался потрясающий пример такой отложенной технологии — «руководитель» поступил непонятно для «подчиненных» (уровень доверия снизился, но не полностью исчез).

Но руководитель не сразу объясняет, что он делает, а гораздо позже. Это раз. И использует этот случай как учебный материал, который разбирает технологически то, что произошло. Это два.

Притча

К одному суфию пришёл молодой человек, который обладал суждениями о многом, но имел мало подлинного жизненного опыта. Когда они пробеседовали с час или два, присутствовавшие стали замечать, что суфий говорит всё более и более тупоумные вещи. Вскоре молодой человек уже с трудом сдерживался и про себя обзывал суфия слабоумным.

Когда, наконец, юноша ушёл восвояси, присутствовавшие стали умолять суфия объяснить, почему он так вёл себя. Но он ничего не сказал и только улыбался. Некоторые решили, что суфий одряхлел и более не способен должным образом вести себя с посетителями.

Как-то раз, когда суфию понадобилась история для иллюстрации, он вернулся к данному предмету.

— Кое-кто из вас помнит, как некоторое время назад сюда пришёл молодой человек, и я вёл себя с ним как старый маразматик. Всё дело в том, что им двигали одни только суждения. В тот момент он не обладал способностью воспринять опыт. Преодолеть барьер, воздвигаемый его суждениями, было выше моих сил. Объяснить ему этого я не мог: он просто предположил бы, что я движим намерением раскритиковать его. Ему нужны были сведения, а не знания (малумат, а не марифат).

Поскольку он являлся моим гостем, у меня были определённые обязанности по отношению к нему. Долг хозяина — дать гостю то, чего тот желает. Единственной услугой, которую я мог ему оказать, было выявить его высокомерие и довести проявление его грубости до такой степени (независимо от того, каким предстану я сам), чтобы он оказался в состоянии увидеть свои собственные проблемы и отвергнуть их.

Есть похожие примеры из жизни? Или в искусстве (литература, кино)?

Кстати, вопрос для обсуждения — почему суфий сразу не объяснил свое поведение? Что дает отложенная реакция?

Другие ближайшие события:

<���вырезана орг. информация>

Читаю (точнее, слушаю аудиокнигу) Достоевского «Братья Карамазовы». Некоторые фрагменты настолько хороши, что не могу не поделиться своими впечатлениями по их поводу.

Одна из ценностей ТШМ — искусство говорить себе правду. В том числе — об всех мотивах собственного поведения — и симпатичных, и не очень.

Достоевский в этом вопросе точно специалист. Давайте у него поучимся.

Братья Карамазовы.

Книга 1.

Глава 4. Маловерная дама.

В келью к старцу Зосиме приходит народ — и он разговаривает с каждым, помогает разрешить какую-нибудь сложную внутреннюю проблему.

Делает это очень умело, кстати — к каждому находит «индивидуальный подход», говорит с каждым «на одном языке».

И вот одна дама, дочь которой стала чувствовать себя лучше после прошлой встречи со старцем, опять пришла (с дочерью) и стала жаловаться на свою душевную боль.

Старец ей советовал, как быть, а потом задал очень точный вопрос — а не говорит ли она это только для того, чтобы получить одобрение старца? Каковы истинные мотивы этих слов? Дама пришла в замешательство — и…

А почитайте, собственно говоря, сами весь фрагмент — что это я вам все пересказываю?

«…

— Как же вы дерзаете делать такие дела? — спросил вдруг монах, внушительно и торжественно указывая на Lise. Он намекал на ее «исцеление».

— Об этом конечно говорить еще рано. Облегчение не есть еще полное исцеление и могло произойти и от других причин. Но если что и было, то ничьею силой, кроме как божиим изволением. Все от бога. Посетите меня, отец, — прибавил он (старец Зосима) монаху, — а то не во всякое время могу; хвораю и знаю, что дни мои сочтены.

— О нет, нет, бог вас у нас не отнимет, вы проживете еще долго, долго, — вскричала мамаша. — Да и чем вы больны? Вы смотрите таким здоровым, веселым, счастливым.

— Мне сегодня необыкновенно легче, но я уже знаю, что это всего лишь минута. Я мою болезнь теперь безошибочно понимаю. Если же я вам кажусь столь веселым, то ничем и никогда не могли вы меня столь обрадовать, как сделав такое замечание. Ибо для счастия созданы люди, и кто вполне счастлив, тот прямо удостоен сказать себе: «Я выполнил завет божий на сей земле». Все праведные, все святые, все святые мученики были все счастливы.

— О, как вы говорите, какие смелые и высшие слова, — вскричала мамаша. — Вы скажете и как будто пронзите. А между тем счастие, — где оно? Кто может сказать про себя, что он счастлив? О, если уж вы были так добры, что допустили нас сегодня еще раз вас видеть, то выслушайте все, что я вам прошлый раз не договорила, не посмела сказать, все, чем я так страдаю, и так давно, давно! Я страдаю, простите меня, я страдаю… — И она в каком-то горячем порывистом чувстве сложила пред ним руки.

— Чем же особенно?

— Я страдаю… неверием…

— В бога неверием?

— О, нет, нет, я не смею и подумать об этом, но будущая жизнь — это такая загадка! И никто-то, ведь никто на нее не отвечает! Послушайте, вы целитель, вы знаток души человеческой; я конечно не смею претендовать на то, чтобы вы мне совершенно верили, но уверяю вас самым великим словом, что я не из легкомыслия теперь говорю, что мысль эта о будущей загробной жизни до страдания волнует меня, до ужаса и испуга… И я не знаю, к кому обратиться, я не смела всю жизнь… И вот я теперь осмеливаюсь обратиться к вам… О боже, за какую вы меня теперь сочтете! — Она всплеснула руками.