Эндрю Штульман - Сбитые с толку

Гены не остаются неизменными: они мутируют под действием канцерогенов и из-за ошибок при копировании. Гены не однозначны: они участвуют в экспрессии множества потенциально различных черт. Гены не дискретны: они работают сообща с рядом других генов. И гены, хотя и передаются по наследству, меняются на протяжении жизни организма путем химической модификации (метиляции), из-за чего меняется их экспрессия.

Привязывание сущностей к генам порождает целый ряд неправильных представлений о поведении [256]. Мы переоцениваем роль генов в формировании свойств, которые кажутся наследственными (ум, импульсивность, психические заболевания), и полагаем эти черты жесткими и запрограммированными. Мы слишком акцентируем непохожесть представителей разных социальных категорий, если считается, что эти категории заданы генетически (раса, половая идентификация, половая ориентация). Мы недооцениваем моральную ответственность преступников, если их поступки кажутся связанными с генетикой (наркомания, домашнее насилие, изнасилования). А еще нам не нравится пища, созданная путем трансгенной модификации — переноса генов от одного вида другому, — хотя доказано, что такие продукты безопасны [257].

Эссенциалистские трактовки генетической информации не только неточны и непродуктивны, но и сильно мешают правильной интерпретации. При этом эссенциализм — универсальная отправная точка для рассуждений о наследственности. Даже генетики когда-то были дошкольниками и видели в биологическом мире дискретные, неизменные сущности.

Эссенциализм совсем не так плох. Как уже отмечалось в девятой главе, он позволяет отслеживать идентичность организма в процессе изменений внешнего вида и среды, а также делать предсказания о появлении специфичных видовых черт. Но эта теория никак не объясняет передачу этих черт из поколения в поколение. Дети знают, что у родителей появляется потомство того же вида, наделенное специфичными для этого вида особенностями, но не знают, почему так происходит [258]. Им непонятно, откуда у одних организмов берется врожденный потенциал, чтобы стать уткой, а у других — чтобы стать лебедем.

Иначе говоря, эссенциализм снабжает детей интуитивной теорией роста, но не теорией наследственности. Из-за этого пробела у них появляется несколько заблуждений, в том числе:

1) убеждение, что психические черты такие же наследуемые, как и физические;

2) убеждение, что сходство распространяется на социальные отношения, а не на репродуктивные;

3) убеждение, что организм может изменить видовую принадлежность, если достаточно сильно изменить его физиологию.

Начнем с первого пункта. Вспомните, что, по мнению дошкольников, у детенышей будут развиваться черты биологических родителей, даже если они выращены животными другого вида. Если сказать, что поросенок вырос в окружении коров, дети выразят уверенность, что хвост у него будет крючком и он будет хрюкать. Выращенный свиньями теленок, соответственно, должен мычать, и хвост у него должен быть прямым. В четыре года дети во всем мире отдают предпочтение биологическим, а не приемным родителям, но при этом не понимают, почему биологические родители так важны. Они не догадываются, что черты биологических родителей физически запрограммированы и эта программа передается потомству благодаря механизмам, которые действуют до рождения.

Непосредственно проверить, насколько дошкольники понимают процесс передачи черт, довольно сложно, но можно действовать косвенно, предлагая эксперименты о чертах, которые не запрограммированы в организме и поэтому не передаются от родителя ребенку до рождения. Психические качества хорошо подходят под это описание. Они передаются по наследству — дети обычно разделяют взгляды, ценности и обычаи своих родителей, — но это достигается путем обучения, а не передачей генетического материала при зачатии. Физические же черты есть уже при рождении, а психические — формируются воспитанием.

Психолог Грег Соломон и его коллеги рассмотрели эту возможность [259]. Они предлагали детям от четырех до семи лет сценарии усыновления, аналогичные историям коров и свиней, но главными героями на этот раз были люди. Вот пример: «Жил-был король. У него не было детей, но ему очень хотелось иметь наследника. Поэтому он стал путешествовать по своему королевству и однажды встретил пастуха, у которого детей было много. Король решил усыновить маленького ребенка и вырастить его как собственного сына. Пастух согласился, и король взял мальчика к себе. Король любил приемного сына, а тот любил короля. Ребенок вырос во дворце и стал принцем».

Рассказав эту историю, Соломон спрашивал, на кого будет внешне и психически похож принц — на короля или на пастуха. Детям говорили, например, что у короля зеленые глаза, а у пастуха — карие, и интересовались, какие глаза будут у принца, когда он вырастет. Еще были вопросы про волосы (курчавые или прямые), голос (высокий или низкий), рост (высокий или низкий), а также психические черты.

Дети старше семи лет различали эти характеристики и считали, что физически принц будет похож на пастуха (своего биологического отца), но психические черты получит от короля (приемного родителя). Дети в возрасте до семи лет склонялись в некоторых случаях к родному отцу, а в некоторых — к приемному, то есть их суждения были смешанными. При этом не наблюдалось последовательного соотнесения биологического отца с физическими чертами, а приемного — с психическими.

Таким образом, дети до семи лет не проявляют понимания, почему потомство похоже на родителей. Убеждения в существовании врожденного потенциала в этой ситуации было мало, так как и биологический, и приемный родитель принадлежали к одному виду, а физические и психические черты специфичны для вида.

В последующем исследовании Соломон привел еще более веские доказательства того, что первые ожидания детей в отношении наследственности не являются четко биологическими [260]. В данном случае ученый сопоставлял физические черты не с психическими, а с совершенно произвольной чертой — цветом рубашки. Сценарий усыновления был следующий: «У этой пары — мистера и миссис Смит — есть маленькая дочка. Она родилась из живота миссис Смит. После появления на свет она стала жить вот с этими людьми, мистером и миссис Джонс. Девочка постоянно жила с ними. Они заботились о ней: кормили, покупали ей одежду, обнимали и целовали ее, когда ей было грустно. Они очень ее любили, а она любила их. Они называли ее “дочка”, а она их — “мама” и “папа”. Теперь она подросла. Вот две фотографии девочек. Можешь сказать, на какой из них она?»

Рис. 10.2. Маленькие дети смотрят на наследование примерно так, как показано на этой иллюстрации. Они не различают черт, передаваемых физически и передаваемых социально