Дэвид Брукс - Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Шинобу Китаяма из университета Киото, Хэйзел Маркус из Стэнфорда и Ричард Нисбетт из Мичиганского университета потратили годы на изучение разницы между европейским и азиатским мировосприятием и менталитетом. Нисбетт провел свой знаменитый эксперимент с аквариумом {209} 209 Richard Nisbett, The Geography of Thought: How Asians and Westerners Think Differently… and Why (New York: Free Press, 2003), 90. . Американцам и японцам показывали изображение аквариума, а потом просили описать, что они видят. Во всех сериях опыта, раз за разом, американцы описывали самую большую и красивую рыбу в аквариуме. Японцы на 60% чаще описывали окружающую рыб среду и фон – воду, камни, пузырьки воздуха и аквариумные растения.

Нисбетт пришел к выводу, что в целом люди западной культуры больше склонны обращать внимание на активно действующие объекты, а азиаты в первую очередь обращают внимание на контекст и взаимоотношения объектов. Нисбетт считает, что, по крайней мере со времен классической Греции, европейское мышление ставит на первое место индивидуальное действие, устойчивые черты характера, формальную логику и четко очерченные категории. Напротив, азиатское мышление с еще более незапамятных времен выдвигает на первое место контекст, отношения, гармонию, парадоксы, взаимозависимости и разнообразные влияния, Нисбетт пишет {210} 210 Nisbett, 100. :

Таким образом, для человека азиатской культуры мир – это сложно устроенное место, состоящее из постоянных явлений, которые можно постичь скорее в понятиях целого, нежели в понятиях частичного. Этот мир в большей степени подчиняется коллективному, а не индивидуальному контролю.

Это явно слишком широкое обобщение, но Нисбетт и многие другие ученые подкрепляют его результатами убедительных экспериментов и наблюдений. Говоря с детьми, англоговорящие родители чаще употребляют существительные и выделяют категории. Корейские родители чаще произносят глаголы и выделяют отношения {211} 211 Alison Gopnik, Andrew N. Meltzoff, and Patricia Kuhl, The Scientist in the Crib: What Early Learning Tells Us About the Mind (New York: Perennial, 2001), 89. . Пересказывая видеоролик, в котором изображалась сложная сцена в аэропорту, японские студенты упоминают намного больше второстепенных деталей, чем американские {212} 212 Nisbett, 95. .

Когда испытуемым предъявляли изображения курицы, коровы и травы и просили сгруппировать изображения по категориям, американские студенты объединяли в одну группу курицу и корову, потому что обе они – животные. А китайские студенты объединяли корову и траву, потому что корова ест траву и, таким образом, имеет к ней более непосредственное отношение {213} 213 Nisbett, 140. . Американские шестилетние дети, рассказывая о том, как они провели день, употребляют местоимение «я» в три раза чаще, чем их китайские ровесники {214} 214 Nisbett, 87-88. .

Эксперименты, проведенные в этой области, отличаются большим разнообразием. Если испытуемым предъявляют запись спора матери и дочери, то американцы по большей части принимают чью-то сторону и пытаются обосновать ее правоту. Китайские испытуемые старались найти достоинства в позициях обеих сторон. Если испытуемых просили рассказать о себе, то американцы были склонны подчеркивать качества, выгодно выделявшие их из общей массы {215} 215 Timothy D. Wilson, Strangers to Ourselves: Discovering the Adaptive Unconscious (Cambridge, MA: Belknap Press, 2002), 38. , а азиаты подчеркивали качества, объединяющие их с другими, и говорили о своих взаимоотношениях с окружающими. Если испытуемым надо было выбрать один из трех компьютеров (у одного – большая оперативная память, у второго – более мощный процессор, а третий занимал среднее положение между первыми двумя), то американец сначала решал, какая именно характеристика ему нужна, а потом делал выбор. Китайцы же, как правило, выбирали третий компьютер, обладавший обеими характеристиками, пусть и не в такой выраженной степени {216} 216 Bruce E. Wexler, Brain and Culture: Neurobiology, Ideology, and Social Change (Cambridge, MA: MIT Press, 2006), 149. .

Нисбетт обнаружил, что американцы и китайцы по-разному «сканируют» мир, когда рассматривают его объекты. Например, глядя на Мону Лизу, американцы, как правило, задерживают взгляд на ее лице. Глаза китайца совершают больше саккадических (быстрых) движений, переводя взгляд с основного предмета на детали фона {217} 217 John Roach, «Chinese, Americans, Truly See Differently, Study Says,» National Geographic News, August 22, 2005. . Это позволяет им воспринять сцену в большей цельности. С другой стороны, есть исследования, показывающие, что жители Восточной Азии испытывают определенные трудности в различении выражений страха и удивления и содрогаются от отвращения, видя выражение гнева. Дело в том, что, рассматривая лица, азиаты гораздо меньше времени уделяют области вокруг рта {218} 218 Rachel E. Jack et al., «Cultural Confusions Show that Facial Expressions Are Not Universal,» Current Biology 19, no. 18 (August 13, 2009), 1543-48. .

Мексиканские и китайские родственники Эрики едва ли смогли бы отчетливо сформулировать, как именно влияет на них их культура. Они воспринимали эту культуру как комплекс смутных стереотипов, но при этом они отчетливо ощущали особенности своего мышления, чувствовали, что в этом стиле мышления воплощаются определенные ценности и заключается путь к успеху. Отказ от этих ценностей означает духовную смерть.

Родственники с обеих сторон убеждали Эрику не уезжать так далеко от дома. Любой молодой человек из среднего класса, такой, например, как Гарольд, просто пожал бы плечами и пропустил все эти увещевания мимо ушей. Разумеется, он поедет хоть на край света ради поступления в приличный колледж. Для людей круга Гарольда важнее всего личностный рост. Но для представителей мексиканской и китайской культур гораздо важнее семья. Эрика вдруг поняла, что ее привязанность к этим людям исключает любой выбор в пользу ее личности. Их предрассудки укоренились и в ее сознании тоже.

Кроме семей, были еще подруги детства. Самые старые и закадычные из них с порога отвергали ценности «Академии». Эрика выбрала один культурный путь, а они – другой, путь гангста-рэпа, дешевых тряпок и ярких побрякушек. Они решили – осознанно или нет – сохранить свою цельность аутсайдеров. Вместо того чтобы продаться культуре мейнстрима, они встали в оппозицию к ней. Эти дети – белые, черные, коричневые и желтые – поделили мир на культуру белых – скучную, подавляющую и «ботанскую» и культуру черных рэперов – эффектную, сексуальную, опасную и клевую. Чувство цельности и единства было для них важнее, чем будущие доходы (на самом деле это было просто оправдание их нежелания работать). Короче говоря, они предпочли скользить вниз по спирали контркультуры. То, как они одевались, ходили, сидели и разговаривали со взрослыми, вызывало, конечно, восхищение у их сверстников, но исключало какие бы то ни было успехи в учебе. Одним из маркеров самоуважения было грубить любому взрослому, который мог бы им помочь. Они говорили Эрике, что она дура, коли собралась в тот загородный клуб, где на нее все будут смотреть свысока. Она еще приползет назад, и нечего тут щеголять в своем розовом свитерочке выпускницы и шортиках цвета хаки. Они хотели быть богатыми, но одновременно ненавидели богатых. Она понимала, что они просто дразнят ее, но все равно расстраивалась.