Симона Мацлиах-Ханох - Сказки обратимой смерти. Депрессия как целительная сила

Мать Сильвии Плат, подобно маме Красной Шапочки, отрицала существование внутреннего волка.

На первый взгляд, может показаться, что напутствия, которые слышит Красная Шапочка от своей мамы, представляют собой классический набор правил и инструкций, характерных для несчетного количества сказок, героям которых предстоят подобного рода душеспасительные испытания. Но по сравнению с горой непреодолимых препятствий, возводимых взрослыми наставницами на пути их юных воспитанниц, этот список выглядит до смешного простым. От девочки не требуют никаких особых усилий, она получает ясные конкретные указания; и все же что-то тут не срабатывает: Красная Шапочка нарушает предписанные ей правила. Как мы уже знаем, она все-таки сошла с тропинки – и волку не пришлось ее долго уламывать. Материнские назидания испарились из ее сердца еще до того, как пустые слова растворились в лесном воздухе.

Достаточно сравнить знакомый список: вино, пирожки, лесные тропинки и затянутые паутиной темные углы – с перечнем, который заготовил Апулей для своей Психеи, чтобы понять, как выглядят истинные муки просвещения. Психея познает сполна принцип «тяжело в учении», и это – без сильной внутренней матери – подвергает ее душу испытаниям, к которым она, естественно, не была готова: Психея должна спуститься в Подземное царство, держа во рту две серебряные монеты [43], а в руках – медовые бублики. Ей запрещено даже предлагать помощь вызывающим жалость существам, которых она встретит на своем пути; ей вообще запрещено произносить какие-либо слова [44].

Чтобы оказаться в Аиде – царстве мертвых, ей надо заплатить Харону (перевозчику душ мертвых через реку Стикс), не дотрагиваясь до серебряных монет: Харон должен сам достать серебро, хранящееся у нее под языком. Она должна быть осторожна и не уронить медовые бублики, которые послужат приманкой для трехглавого пса, охраняющего вход во владения Персефоны. Когда же она наконец-то достигнет преисподней, где царствует богиня мрака (здесь мы касаемся царства теней Афродиты да и самой Психеи), ей ни в коем случае нельзя принять приглашение гостеприимной хозяйки, предлагающей сытную трапезу и отдых; она должна сесть на пол, съесть ломтик сухого хлеба, взять то, что даст ей хозяйка, и немедленно повернуть назад. Второй бублик она опять должна отдать собаке, охраняющей выход, а вторую монету – Харону, чтобы он переправил ее через реку.

Каждый раз, когда Афродита дает своей невестке новое задание, Психея уверена, что не сможет с ним справиться, и мечтает о спасительной смерти. Несмотря на то, что она открывает в себе внутренние силы, о которых даже и не подозревала, Психее (как и Красной Шапочке) по-прежнему не хватает непосредственного материнского участия; и поэтому, выполнив все задания, она все же срывается на последнем:

Психея должна принести Афродите шкатулку с эликсиром красоты, которая хранится в подземном царстве Персефоны и в которую ей запрещено заглядывать. Выбравшись из Царства мертвых, Психея не смогла устоять перед искушением, открыла шкатулку – и уснула «мертвым сном».

Несмотря на все, что она прошла; несмотря на то, что сумела спуститься в загробное царство и, выполнив задачу, вернуться оттуда живой, Психея по-прежнему несет в себе двух слабых внутренних родителей, принесших ее в жертву чудовищу, потому что все, что они в ней видели и чего от нее хотели, – это ее красота. И теперь, когда она в состоянии выполнить их желания – снабдить их красотой, – она поддается искушению и в то же мгновение оказывается в глубинах небытия.

В случае с Психеей, которая уже успела преодолеть огромную дистанцию, разговор идет об очень короткой депрессии, так как жаждущий встречи Амур вырывается из-под стражи своей матери и будит ее.

Подобного рода болотца депрессивного или тревожного состояния подкарауливают нас, когда мы идем против своей воли, пытаясь потакать кому бы то ни было (родителям, любимым, детям, друзьям, страхам, привычкам…); с годами мы чувствуем их приближение, и тогда очень быстро (иногда за несколько минут) притаившийся внутренний друг, протягивая сильную руку, произносит: «Держись!». Иногда мне даже удается замереть у самого края топи, с ухмылкой взглянуть на трясину и продолжить свой путь.

Женщины, которые в отличие от Психеи вобрали в себя образ сильной и сочувствующей матери, способны пройти курс жизненных испытаний и набраться необходимых знаний, не прибегая к депрессивно-целительному действию обратимой смерти, без которой не могут обойтись Красная Шапочка, Белоснежка и все их остальные спящие (или умирающие) подружки.

Так, к примеру, в «Золушке» братьев Гримм сильная внутренняя мать обещает дочке перед смертью, что всегда будет смотреть на нее с неба и не оставит ее в беде. И действительно: Золушка сажает дерево на могиле матери и поливает его обильными слезами. Голуби, которые нашли приют в густой зелени ветвистого дерева, выполняют вместо Золушки тяжелые, порой изнурительные задания мачехи: перебирают чечевицу, шьют наряды для сестер, а ей самой приносят великолепные платья и туфельки, благодаря которым она завоевывает сердце принца, да и королевство впридачу [45].

Еще одна мощная фигура – мать Василисы, которая на смертном одре дарит дочке маленькую куклу, и та помогает ей пробраться через дремучий лес к логову колдуньи, чтобы раздобыть у нее огня; просеивает для нее муку, очищает маковые зернышки от золы, стирает одежду Бабы Яги, колдуньи-воспитательницы, и варит для нее обед. За это получает Василиса огонь и избавляется от гнета мачехи и ее зловредных дочек.

Несмотря на то, что женщины, лишенные сильной и оберегающей внутренней матери, тоже получают значительную помощь на протяжении всего периода обучения (Психея среди прочих использует высокую башню, камыши и орла; Белоснежке помогают гномы – у каждой есть свои помощники), путешествуя по жизни, они почему-то оказываются в местах намного более мрачных и опасных, чем те, у кого явно прослеживается активное присутствие матери.

Возможно, желая отомстить (иногда неосознанно) своим полуприсутствующим матерям; возможно, не предполагая, как порой опасен окружающий их мир (так как мать не признает существующих в нем опасностей), а возможно, пытаясь вызвать к себе жалость (или хотя бы материнское внимание), Красная Шапочка и ей подобные отдают себя на милость волков во всем их разнообразии гораздо чаще, чем женщины, впитавшие в себя образ защищающей и охраняющей матери. Когда мать не в состоянии предоставить дочери надежный слой почвы под ногами, та вынуждена искать материнский архетип в жутких глубинах подземелья.

Эта цепь изнуряющих взаимоотношений между мамой и дочкой прерывается в самом конце повествования, когда только что родившаяся заново Красная Шапочка видит свою мать и ее напутствия совсем другими, гораздо менее осуждающими и гораздо более любящими глазами [46]. Она видит ужасный страх, овладевший ее матерью: страх перед страхом, страх перед слабостью.