Доминик Гийо - Люди и собаки

Рассмотрим вторую версию о причинах появления эмпатии по отношению к животному. Согласно этой гипотезе, подобная форма эмпатии возникла у человека вследствие тех нарушений, которые привычная нам система человеческих взаимоотношений претерпела в современном обществе. Суть гипотезы состоит в том, что человек испытывает привязанность к животному не из-за недостатка взаимоотношений с другими людьми, как утверждают сторонники предыдущей гипотезы, но по причине добровольного отказа от таких взаимоотношений. Согласно этой второй идее, — назовем ее для простоты «гипотезой мизантропии», — подобная отстраненность человека от окружающих берет свое начало в глубинах современного индустриального общества.

Она вызвана весьма существенными трансформациями, произошедшими в обществе, среди которых можно назвать развитие индивидуализма, распад традиционного круга общения, дегуманизацию труда, становящегося все более и более механизированным и все менее разнообразным. Все это вызывает у человека экономическую и социальную неудовлетворенность, — как результат несоответствия между ожиданиями и теми средствами, которыми он располагает для того, чтобы эти ожидания реализовать. Человек как бы отгораживается от других людей. Подобное отчуждение может найти выражение и в том, что люди становятся все более восприимчивыми по отношению к животным, а защитники прав животных приобретают в обществе все больший политический вес.

Несомненно, в ряде случаев подчеркнуто трепетное отношение к животному представляет собой оборотную сторону пренебрежения или даже ненависти ко всему человеческому роду или к некоторым категориям людей. Чувства, которые испытывали нацисты к животным вообще и к собакам в частности, могут служить наиболее ярким тому подтверждением. Высшие чины нацистской партии, в том числе и Гитлер, были вегетарианцами. В 1933 году Геринг заявил, что «отправит в концентрационные лагеря всех, кто думает, что можно вести себя с животными ненадлежащим образом […] и продолжать их мучить». Так же как Гитлер, Гиммлер резко осуждал пристрастие к охоте, считая это занятие «обыкновенным убийством невинных существ». Геббельс заявлял: «Я начал презирать людей до самой глубины моей души […]. Столько грязи… Столько коварства… По большому счету, настоящим другом может быть только собака. Чем больше я узнаю человеческий род, тем больше привязываюсь к моему Бенно [псу]» (цит. по: Arluke et Sanders, 1996, chapitre 6). Крайне правые движения традиционно с особым вниманием относились к правам животных. Трудно усомниться в том, на что ориентирована данная позиция: нам предлагают придать животным некую особую ценность с тем, чтобы окончательно обесценить человека, и в особенности те или иные конкретные категории людей, чтобы поставить крест на гуманистическом универсализме во всех его возможных проявлениях.

В речах некоторых наиболее рьяных и радикальных современных защитников «дела животных» также довольно часто можно услышать антигуманистические мотивы. Только теперь эти выступления имеют более выраженную политическую направленность, зачастую откровенно расистского толка, и изобилуют самой разнообразной и подчас довольно странной аргументацией. За повышенным вниманием к животным здесь скрывается презрение ко всему человеческому роду. Подобные «защитники» прав животных ставят под сомнение ценность не только отдельных категорий людей, но и человека как такового. В их антимодернистских выступлениях без труда можно уловить разочарование в человеке или даже отвращение к нему как к биологическому виду — и ностальгию по утраченной чистоте, оскверненной влиянием «тлетворной» цивилизации. Как правило, такие настроения сопровождаются откровенно враждебным отношением к науке.

По иронии судьбы, авторов подобных безапелляционных экстремистских высказываний можно считать первыми жертвами антропоцентризма: они видят в животном именно те добродетели, которые, по определению, имеют привлекательность только в глазах самого человека, — невинность, бескорыстие, бережное отношение к природе. По сравнению с жестокими и безнравственными людьми животное для них предстает бесхитростным, нежно любящим существом, лишенным всех человеческих пороков… — после чего обычно следует парад самых безудержных антропоморфических проекций. В представлениях современных «защитников» животных о природе человек царит надо всем остальным мирозданием. Они щедро наделяют его качествами, которые обеспечивают превосходство над животными: властью, предполагающей ответственность, от которой он, к сожалению, постоянно пытается ускользнуть. Они призывают человека вспомнить о своих обязанностях, неизменно представляя его в образе хозяина, то есть в образе, не лишенном самолюбования, густо замешенного на самом отъявленном антропоцентризме. Дай волю таким «защитникам», и они объявили бы животных существами более человечными, чем сам человек, больше похожими на людей, чем на творения природы. На самом деле все эти рассуждения имеют мало отношения к животным, поскольку речь в них идет скорее о человеке. По большому счету, любовь к животному в данном случае — всего лишь оборотная сторона неприязни к человеческому роду.

О том, что между любовью к животным и недоверием или равнодушием к людям действительно может существовать некоторая связь, свидетельствуют и другие черты современного общества. Так, например, проявления жестокости по отношению к животным [88] Во всяком случае, некоторые из них: чаще всего протесты защитников животных довольно избирательны. Так, гораздо большее негодование вызывают опыты над животными, если речь идет об обезьянах, собаках или кошках, тогда как эксперименты над крысами или птицами волнуют защитников животных значительно меньше. нередко вызывают больший общественный резонанс, чем несчастья, произошедшие с людьми. В 80-х годах значительная часть всех писем, поступивших в американский конгресс, была посвящена заботе о благополучии животных. Эта тема волновала граждан США гораздо сильнее, чем все другие (Arluke et Sanders, 1996, p. I).

Приведенные факты говорят сами за себя. И тем не менее — и это важно отметить — они не могут служить доказательством того, что причины и смысл привязанности человека к животному следует искать исключительно в его неприязни к другим людям. Как я уже подчеркивал выше, любовь к животному далеко не всегда служит заменой любви к людям — как бы того ни хотелось сторонникам гипотезы мизантропии. Привязанность к животному может иметь подобное происхождение, но эта зависимость вовсе не является строго обязательной. Гипотеза не учитывает того факта — или попросту упускает его из виду, — что отношения между человеком и животным нельзя рассматривать только лишь в качестве отражения, отзвука отношений между людьми. Разумеется, во многом они согласуются с человеческими отношениями: в зависимости от культурных традиций отношение к животным также может меняться. Однако это еще не значит, что две эти системы отношений напрямую соотносятся между собой.