Маршалл Розенберг - Язык жизни. Ненасильственное общение

На четвертый день она по-прежнему никак не реагировала, и я взял ее за руку. Не зная, способны ли слова выразить мое беспокойство, я понадеялся, что физический контакт может быть полезен. При моем первом прикосновении мышцы у нее напряглись и она вжалась в спинку стула. Я уже хотел было отпустить ее, как вдруг ощутил небольшой спад напряжения, поэтому продолжал держать ее за руку. Спустя несколько секунд я заметил, что она все больше и больше расслабляется. Я держал ее за руку несколько секунд, продолжая говорить с ней, как в первые несколько дней. Она по-прежнему молчала.

На следующий день она казалась еще более напряженной, чем обычно, но кое-что изменилось: она протянула мне сжатый кулак, отвернувшись и глядя в сторону. Сначала меня озадачил этот жест, но потом понял, что она хочет мне что-то показать. Я осторожно разжал ее пальцы и увидел скомканную записку: «Пожалуйста, помогите мне выразить то, что внутри».

Я был очень рад получить этот знак, что она хочет общаться. После часа уговоров девушка наконец медленно и со страхом произнесла первое предложение. Когда я в ответ высказал то, что понял, она, казалось, испытала облегчение и продолжала рассказывать, опасливо и постепенно. Спустя год она прислала мне копию следующих записей из своего дневника:

Я вышла из больницы после лечения сильными медикаментами и шоковой терапии. Это было примерно в апреле. Три предыдущих месяца – сплошная черная дыра, как и три с половиной года до того апреля.

Мне рассказывали, что после больницы я не ела, не разговаривала и не хотела вставать с кровати. Потом меня направили к доктору Розенбергу. Из следующих одного-двух месяцев я мало что помню – лишь то, как я сидела в его кабинете и говорила с ним.

Я начала «просыпаться» с самого первого сеанса. Я начала рассказывать ему, что меня тревожило, – я никогда не думала, что смогу с кем-то поделиться этим. И я помню, как много это значило для меня. Говорить было очень сложно. Но доктор Розенберг показывал, что ему не все равно, и я хотела с ним говорить. Поделившись чем-то, я всегда была потом рада. Я помню, как считала дни и даже часы перед следующим сеансом.

Я также узнала, что реальность – это не только боль. Я все лучше и лучше понимаю, какие проблемы мне предстоит решить и чтó я должна прояснить и сделать самостоятельно.

Это страшно и очень тяжело. И это огромный риск: я по-настоящему стараюсь, но все равно могу невероятно больно упасть. Но хорошая сторона реальности в том, что я увидела в ней и нечто прекрасное.

За прошлый год я увидела, как замечательно бывает открываться другим. Я думаю, это лишь одно из моих открытий: восторг, когда я говорю с другими, а они по-настоящему слушают – и даже иногда понимают.

Я не устаю поражаться исцеляющей силе эмпатии. Снова и снова я вижу, как люди преодолевают парализующее действие душевной боли, когда обретают контакт с кем-то, кто может с эмпатией выслушать их.

Эмпатия заключается в нашей способности присутствовать.

Когда мы слушаем, нам не нужны догадки о психологических процессах или психотерапевтическое образование. Имеет значение наша способность осознавать, что на самом деле происходит с человеком – какие уникальные чувства и потребности он испытывает в данный конкретный момент.

Наша способность давать эмпатию может позволить нам оставаться уязвимыми, снижать опасность агрессии, слышать слово «нет», не воспринимая его как личное отторжение, оживлять скучный разговор и даже слышать чувства и потребности, выражаемые молчанием. Люди снова и снова преодолевают парализующее влияние душевной боли, когда устанавливают достаточно глубокий контакт с кем-то, кто может с эмпатией услышать их.

Мы увидели, каким образом ННО улучшает отношения с друзьями и семьей, как оно работает на работе и на политической арене .

Однако возможно, самый важный способ его применения – изменение нашего отношения к себе.

Возможно, самая важная сфера применения ННО – способность развивать сопереживание по отношению к себе самим.

Когда мы относимся агрессивно к себе, тяжело проявлять искреннее сочувствие к другим.

В пьесе Герба Гарднера «Тысяча клоунов» [10] Herb Gardner. A Thousand Clowns. главный герой, отказываясь отдать своего двенадцатилетнего племянника органам опеки, объявляет: «Я хочу, чтобы он точно знал, что в нем особенного, – иначе, начав это терять, он даже не заметит. Я хочу, чтобы он бодрствовал… Я хочу быть уверенным, что он видит все безумные возможности. Я хочу, чтобы он знал, что, если тебе представляется возможность, нужно немного подстегнуть мир – оно того стоит. И я хочу, чтобы он ощущал едва уловимую, скрытую, важную причину, по которой появился на свет человеком, а не креслом».

Меня очень беспокоит, что многие из нас потеряли осознание того, что в нас «особенного». Мы забыли ту «едва уловимую, скрытую, важную причину», которую дядя столь отчаянно хотел донести до племянника. Когда критичный взгляд на себя не дает нам видеть собственную красоту, мы теряем связь с питающей нас божественной энергией. Если мы настроены считать себя объектами – у которых полно недостатков, – то нет ничего удивительного в том, что многие из нас довольно жестоко относятся к себе.

Важная сфера, в которой такое насилие можно заменить сопереживанием, – это наше постоянное оценивание себя.

Мы используем ННО так, чтобы наша самооценка помогала нам развиваться, а не заставляла ненавидеть себя.

Если мы хотим, чтобы каждое наше действие вело к обогащению нашей жизни, очень важно оценивать события и условия так, чтобы это помогало нам учиться и делать полезный для нас выбор в каждой ситуации. К сожалению, привитая нам манера оценивать себя часто способствует скорее ненависти к себе, нежели обучению.

Во время семинаров я часто прошу участников вспомнить случай из недавнего прошлого, когда они сделали нечто, о чем пожалели. Затем мы рассматриваем то, что они говорили себе сразу после поступков, именуемых в повседневной речи ошибками. Типичные высказывания: «Это было тупо! Как ты мог совершить такую глупость? Что на тебя нашло? Вечно ты все портишь! Это самый настоящий эгоизм!»

Этих людей научили судить себя таким образом, чтобы их поступки воспринимались как нечто плохое или неправильное. Они неявно напоминают себе, что заслуживают страданий за свои поступки. Самая настоящая трагедия заключается в том, что очень многие попадают в ловушку ненависти к себе, вместо того чтобы извлечь из своих ошибок опыт и превратить их в предпосылки для роста.