Рональд Ренг - Зачем мы бегаем? Теория, мотивация, тренировки [litres]

– Не застревай в этом месте, – сказал ему как-то преподаватель, указывая на грудь.

– Что вы имеете в виду?

– Когда говоришь, уходи ниже: в живот, мошонку, задницу.

«Создавалось впечатление, что в меня закладывают совсем другую компьютерную программу, меняют всю мою жизнь». Йенс учился технике дыхания, сценическому движению по методу Фельденкрайза и Александера, осваивал йогу. «А когда возникало желание снова пойти побегать, я сразу его отбрасывал». Все свое беговое снаряжение, кроме одной пары шиповок Nike, он отправил в мусорное ведро.

А я-то полагал, что бег мог помочь ему в физическом плане для освоения новой профессии. «Нет, – настойчиво повторяет Йенс, – на первом этапе работы в театре занятия бегом ничего мне не дали, если не считать физической формы. Вряд ли кто-то из коллег может со мной в этом потягаться. Я, пожалуй, могу даже гордиться, потому что мне уже за сорок, а я еще любому дам фору с точки зрения спортивной формы. Но во всем остальном совершенно очевидно, что все те физические навыки, которые я усвоил в молодости, не имеют никакого отношения к театру. Я не умел правильно дышать, переключать фокус внимания, “растворяться в пространстве”. И меня это чрезвычайно угнетало».

Однако бег помог Йенсу на более глубоком, психологическом уровне, сформировав у него способность доверять своим силам и не поддаваться влиянию со стороны, брать на себя полную ответственность и находить мотивацию внутри себя. «Бег научил меня упорству, даже немецкой упертости», – Йенс Харцер никак не может подобрать подходящее слово. Но ему нет необходимости подробно описывать эту внутреннюю мотивацию. Достаточно только послушать, как он работает.

Рядом с ним стоит холщовая сумка, контрастирующая с байкерской курткой, повешенной на спинку стула. В сумке несколько книг, которые надо вернуть в библиотеку. Это технические инструкции по строительству дамб. Йенс Харцер изучал их, чтобы лучше понять своего героя Хауке Хайена, смотрителя плотины. Он ездил в Северную Фрисландию, чтобы окунуться в мир «Всадника на белом коне». Он читал другие произведения Теодора Шторма, чтобы усвоить его язык и мировоззрение. Еще в молодости Йенс понял, что успеха добивается тот, кто серьезно относится к каждой тренировке, каждому забегу, каждой паузе между ними. Почему в театре должно быть иначе?

Йенс хочет полностью раствориться в личности человека, роль которого играет, но в этом не всегда находит понимание у окружающих. Уже много лет идут дискуссии о том, кому нужен театр в эпоху ЗЭ-фильмов и YouTube. При этом высказывается мнение, что в театре должны не просто ставить пьесы, а находить точки соприкосновения с современностью. Актер должен играть роль и одновременно дистанцироваться от изображаемого персонажа, как бы глядя на него с позиций сегодняшнего дня.

«Порой я чувствую себя одиноким, потому что мое понимание актерской игры уже не пользуется спросом», – говорит он. И я заражаюсь его меланхолией, поскольку чувствую, как уходит старый привычный мир театра.

И все же упорство бегуна помогает Йенсу Харцеру держаться за классическое понимание театра. В 90-е годы он считался вундеркиндом на мюнхенской театральной сцене. В 21 год режиссер Дитер Дорн пригласил его к себе в Камерный театр для участия в постановке, посвященной американскому актеру Джеймсу Дину. Театральный критик Кристина Дёссель писала в Suddeutsche Zeitung: «У этого переполненного страстями актера аура необычного святого. Наблюдая за игрой Харцера, вы рискуете приобрести зависимость». Игнорируя тенденции театра и веяния моды, он играет так, как считает нужным. Но даже критики, режиссеры и зрители, подпавшие под влияние театральной моды, не могут не отдать Йенсу должное, находя его игру монументальной.

Он получает предложения от телевидения и кинематографа. Если эти предложения интересны, Йенс соглашается. Так, например, его привлекла идея сотрудничества с кинорежиссером Вимом Вендерсом, а также роль человека, страдающего манией величия, в телесериале «Место преступления». Но чаще он отклоняет предложения о киносъемках, несмотря на внушительные гонорары. Харцер – театральный актер. Когда снимается кино, режиссер делает остановки, повторные дубли. Это уже не высокое искусство, предполагающее, что человек полностью перевоплощается в своего героя и живет в этом образе три часа подряд.

В театре «Талия» в этот вечер аншлаг, как, впрочем, и всегда, когда в программе «Всадник на белом коне». Многие считают, что театры умирают, но в больших городах в них по-прежнему не пробиться. Правда, сейчас остро ощущается, что обе точки зрения справедливы: за исключением одного школьного класса, все 1000 зрителей, пришедших в «Талию», – это люди, которым уже за шестьдесят.

Йенс Харцер снова выходит на поклон. Его встречают аплодисментами. В них слышны и увлеченность, и уважение к артисту. В этот вечер ему, как всегда, удалось сделать то, о чем он мечтал, сидя в пустом автомобиле в Вольфскелене, – превратить предстартовое волнение в грандиозный успех. Овация не прекращается. На лицах коллег Йенса Харцера усталые, счастливые и благодарные улыбки. Он стоит в одном ряду с ними и тяжело дышит. Его губы подрагивают, глаза опущены. Он как-то не вписывается в атмосферу чествования. И я его понимаю: он устал и все еще не отошел от забега, принесшего ему победу.

Я хотел заново овладеть умением бегать, но теперь, кажется, бег овладевает мною. Еще даже не время обеда, а я уже начинаю думать о вечерней пробежке и испытываю радостное предвкушение. Но вместе с тем это меня немного настораживает. Я знаю, какую власть надо мной может приобрести бег. Умение отдавать всего себя одному делу, о котором говорил Йенс Харцер, – это хорошо в молодости, когда надо мечтать и добиваться побед. Но сейчас, когда я бегаю лишь для того, чтобы подышать свежим воздухом, стоило бы, пожалуй, посвящать рабочее время днем чему-нибудь другому, а не мыслям о том, как я вечером выйду на пробежку.

Но по-другому у меня не получается. Если уж я бегаю, будь то на соревнованиях, как в юности, или просто для собственного удовольствия, у меня в голове целый день вертится мысль: сегодня ты еще должен побегать. Разумеется, я уже никому ничего не должен, но все равно мысленно составляю для себя что-то вроде тренировочной программы: ты должен бегать три раза в неделю. На этой неделе у тебя было только две пробежки, значит, сегодня снова надо бежать. Сам по себе бег никогда не был для меня в тягость или, во всяком случае, очень редко. Но проклятое чувство ответственности присутствовало всегда, и сегодня оно тоже дает о себе знать.

Сегодня я буду бегать с переменной скоростью. «Бегая в лесу, я любил менять темп», – сказал мне Йенс Харцер.