Элисон Гопник - Садовник и плотник [litres]

В большинстве случаев дети верили обоим взрослым. Они выбирали красный кубик чаще, чем синий, даже если взрослый проявлял неуверенность и сообщал, что лишь догадывается о его влиянии на машинку. Но, вполне в соответствии с исследованиями, о которых мы говорили выше, дети чаще были склонны положиться на уверенного и знающего человека, чем неуверенного и несведущего.

Итак, маленькие дети в чем-то более легковерны, чем взрослые, они более склонны верить взрослому на слово. Но даже четырехлетки были не просто доверчивыми: они проводили различия, исходя из того, насколько уверенным в себе им казался говорящий.

Мы решили расширить исследование и проверить, что произойдет, если свидетельство будет противоречить собственным впечатлениям детей. Для этого мы показывали детям, что синий кубик заставляет детектор включаться в двух случаях из трех, а красный – два раза из шести [126] Waismeyer, Meltzoff, and Gopnik 2015. . Затем мы вручали детям кубики и говорили: “Ты можешь заставить включиться эту машину?” В других, более ранних экспериментах мы уже обнаружили примечательную вещь: даже малыши, едва научившиеся ходить, выбирали именно тот кубик, который с большей вероятностью активировал детектор. Эти младенцы, еще не умевшие сознательно складывать или вычитать, тем не менее использовали паттерн вероятностей, чтобы сделать рациональный прогноз будущего.

Однако на сей раз этот паттерн явно противоречил тому, что им ранее сказал взрослый. И на этот раз дети, похоже, определенным образом разделили то, что видели их глаза, и слова взрослого. Если взрослый демонстрировал незнание и неуверенность, дети опирались на факты, которые наблюдали сами. Но когда взрослый говорил уверенно и со знанием дела, то дети, казалось, ощущали некий конфликт и выбирали “правильный” кубик лишь в половине случаев. Судя по всему, они все же в какой-то степени верили на слово уверенному взрослому. В конце концов, в отличие от эксперимента с тремя отрезками, в этом опыте так до конца и не было вполне ясно, насколько эффективным окажется тот или иной кубик.

Как это могло бы повлиять на решение ребенка, доверять или не доверять взрослому в следующий раз? Другие эксперименты показывают, что даже четырехлетние дети обращают внимание на то, насколько надежен человек и можно ли на него положиться [127] Corriveau, Meints, and Harris 2009. . Например, мы показывали детям двух взрослых, которые по-разному называли какие-нибудь знакомые детям предметы – скажем, вилки, ложки и ножи. Один человек называл предметы правильно, а второй – неверно: вилку – ножом, а ложку – вилкой. Затем мы показывали детям какой-то необычный прибор, и “надежный” взрослый говорил: “Это феп!”, а “ненадежный”: “Это дакс!” В такой ситуации даже трехлетки говорили, что прибор называется “феп”. Они доверяли мнению человека, который уже до этого оказался прав, точно так же, как они до этого доверяли уверенному, знающему человеку, специалисту – а может быть, просто тому, кто им больше понравился.

Чтобы проверить последнее, мы вернули в эксперимент кубики и тех первых двух изначальных участников-взрослых, чтобы они высказались и по поводу новых кубиков тоже. После того как дети убедились, что взрослые тоже, бывает, ошибаются, они уже не так доверяли взрослому мнению и были не так склонны выбрать ту фигуру, которую взрослые одобряли.

Но у эксперимента был и еще один поворот. Разумно и логично доверять тому, кто кажется более уверенным в себе. Но что, если человек говорит очень уверенно и даже самоуверенно, с апломбом, однако при этом постоянно оказывается неправ (все мы знаем таких, особенно среди ученых)? Такому человеку вообще-то стоит доверять меньше, чем его более скромному коллеге, который реалистично и трезво относится к собственной ограниченности. Познай самого себя – и то, знаешь ты себя или нет, столь же важно, как знать разницу между красным и синим кубиком.

Как дети отреагируют на человека, который говорит и держится уверенно, но на поверку оказывается неправ? В конце эксперимента оба взрослых участника снова зашли к детям и с одинаковой уверенностью заявили: “Я знаю все про эти кубики; красный лучше”. Рассуждая логически, вы, наверно, не доверились бы человеку, который и раньше уже высказывался уверенно, но оказался неправ. Однако дети отнеслись к самоуверенному взрослому точно так же, как и к скромному, – без излишнего скептицизма. Судя по всему, они еще более уязвимы перед самоуверенными хвастунами, чем мы [128] Больше информации на эту тему см. в Tenney et al. 2011. .

Эволюционное объяснение нашего длительного детства таково: дети созданы, чтобы учиться у предшествующего поколения. Наше новое исследование показывает, что дети примечательно быстро впитывают информацию, услышанную от окружающих. Часто говорят, что ребенок впитывает все как губка; однако это весьма разборчивая губка: уже с самого юного возраста дети выносят суждения о том, можно ли положиться на того или иного человека и верить ему. По мере того как дети, взрослея, начинают все лучше разбираться в окружающих, они учатся определять и измерять то, насколько скептическим или доверчивым стоит быть в каждом конкретном случае.

Дети познают окружающий реальный мир, слушая других людей. Но они также познают и мир за пределами реальности – мир вымысла и религии, мифа и волшебства. Сказки в человеческой культуре распространены повсеместно, и рассказывание сказок детям – тем более.

Антрополог Полли Виснер в 1970-е годы жила на территории Ботсваны и Намибии среди народа!кунг, который в то время еще вел образ жизни охотников-собирателей, и записывала их разговоры.

В своей статье, которая, наверно, была самой поэтической публикацией, когда-либо появившейся на страницах “Вестника Национальной академии наук” ( Proceedings of the National Academy of Sciences ), Виснер анализирует те из записанных ею бесед, в которых принимали участие не меньше пяти человек. Она также сравнивает их разговоры днем с вечерней болтовней у очага.

Дневные разговоры удивительно напоминали наше будничное общение в любом современном офисе. Койсаны обсуждали работу, которую предстоит сделать, сплетничали и довольно грубо шутили. Тридцать четыре процента их повседневных разговоров сводилось к тому, что исследовательница обобщила как CCC: criticism, complaint, conflict (“критика, жалобы, конфликт”), – то есть прекрасно знакомое нам нытье и ворчание, периодически прорывающееся выплесками неприкрытой ненависти. Словом, та смесь, которая, похоже, и представляет собой разменную монету рутинных офисных будней.

Но когда солнце садилось и мужчины и женщины племени, старики и молодежь, собирались вокруг очага, их разговоры совершенно менялись. Восемьдесят один процент времени!кунг рассказывали истории и сказки – о тех, кого знали, о прошлых поколениях, о родственниках в дальних деревнях, о том, что творится в мире духов, и даже об этих смешных созданиях, которые называют себя антропологами.