Коллектив авторов - Христианская психология в контексте научного мировоззрения

После доклада, изложенного выше, были заданы вопросы, многие из которых типичны для интересующихся проблематикой христианской психологии. Приведем выдержки из состоявшейся дискуссии.

— Можно ли сказать, что с помощью психологии человек по-настоящему получает исцеление? И что тогда происходит в этом процессе с духовной точки зрения?

— Проблема исцеления в психологии и психотерапии сложная, она понимается по крайней мере в двух значениях — узком и широком. В широком значении «исцелить» — значит сделать человека целым, вернуть к целостности. Ясно, что здесь не обойтись без обращения к мировоззрению, философии, антропологии, где в той или иной форме ставится вопрос, что считать целостным человеком. И второе — узкое значение, под которым подразумевается избавление от конкретного симптома, например боязни темноты или замкнутых или, наоборот, больших незаполненных пространств и т. п. Что касается эффективности тех или иных методов избавления от симптомов, то здесь есть один факт, который может показаться обескураживающим: все системы по своей эффективности примерно одинаковы. То есть поможет добросовестный специалист любого направления (скептики еще добавляют, что и без специалистов «все пройдет»).

Другое дело, если мы будем говорить об исцелении в широком смысле, да еще и взглянем на него с духовной точки зрения. Здесь окажется, что визиты к психоаналитику, поведенческому или гуманистическому психологу отнюдь не равнозначны. У каждого из них свое понимание человека, и к этому пониманию психолог вольно или невольно направляет пациента. У бихевиориста, например, главное — адаптация к социуму, у гуманистического психолога — развитие своего «Я». В этом плане христианский психолог с его антропологическими представлениями стремится быть товарищем, опорой человеку в его (осознанном или неосознанном) стремлении к той полноте и целостности, которая обретается только в Боге. Другое дело — как это у христианского психолога получается, хорошо или не очень, но основное стремление и отличие именно в этом.

Кроме того, в христианской психологии и психотерапии (и это очень важно отметить) подразумевается не два участника процесса, как в других психологических направлениях, а три. Ты, Я и Бог. Часто спрашивают: «А если пациент неверующий?» Все равно три. Ничего в принципе не меняется.

— Ставя перед собой задачу вести человека к Богу, не переходим ли мы автоматически границу возможностей христианской психологии?

— Эта тревога понятна. Но тревога может быть снята или, по крайней мере, утишена очень простой вещью. Есть такое понятие — «эффект присутствия»: от простого присутствия какого-то человека что-то получается, свершается или, напротив, не получается, не совершается. В психологии как науке этот эффект стараются всячески нивелировать, убрать. Всем, кто обучается азам психотерапии, говорят о том, что они должны быть в общении с клиентами «вненаходимы», то есть не ввергаться непосредственно в ситуацию, не принимать чью-то сторону, а быть «над схваткой», быть нейтральными, не привносить свою личность, никуда не вести. Стремиться к этому действительно надо, иначе превращаешься в приятеля, подружку, родственника, а не терапевта. Но возможно ли достичь такой отстраненности в полноте?

Как только ты вошел, сел, посмотрел в глаза, улыбнулся или нахмурился, начал говорить, пусть на нейтральную тему, — ты уже привносишь себя, свою личность, свою направленность, свое лицо, ты уже человека куда-то повел, предложил какой-то путь. Люди же не просто слова слышат, а то, что за ними. Вид православный еще можно изобразить и кого-то обмануть им, но влиять-то в конце концов будет внутренность. Поэтому речь лишь о том, что всем психологам, подвизающимся в области психологии личности, надо рефлексировать — куда в конечном итоге они хотели бы вести, какой образ человека они исповедуют и чают.

Христианские психологи определились в этом плане. Другое дело, как они — слабые и грешные — реализуют это определение в своей работе.

— Широко дискутируется вопрос о взаимодействии науки и религии. Один физик высказал такую мысль, что наука без религии, без веры зашла в тупик, поэтому спасение — в объединении науки и религии. Наука без религии не развивается.

— К вопросу о тупике науки я бы отнесся немного по-другому. Не наука зашла в тупик. Зашло в тупик представление о науке. Возьмем самый лучший для науки век девятнадцатым. На науку тогда стали смотреть как на законодателя жизни, чуть ли не как новую религию. Слова «сила», «атом», «материя», «рефлекс» произносили с тем же трепетом, что раньше Символ веры. Скажем, в 1863 г. вышла работа Ивана Михайловича Сеченова «Рефлексы головного мозга». Так, по свидетельству современника, буквально не было в России образованного человека, который не читал бы, горячо не обсуждал бы ее. Это что, спросите вы, все так поголовно интересовались рефлексами? Нет. На эту книгу смотрели как на впечатляющую попытку объяснить мышление человека материальными механизмами, объяснить «научно». И не просто объяснить, но на этом объяснении построить всю жизнь человека, его цели, взаимоотношения, нравственность, этику и т. п. Сам Сеченов был убежден, что должны появиться «новые люди», которые, опираясь на науку (в частности, на выводы его исследований), «не смогут не делать добро» [338].

Сейчас, по сравнению с сеченовскими временами, настало отрезвление и, как часто случается, перехлест в другую сторону — дискредитация науки, обвинение ее во всех грехах. Но еще раз: наука — это метод, определенный и строгий, с гипотезами и способами их проверки. Не более, но и не менее. Строение атома и его исследование — ни нравственно, ни безнравственно. Иное — разработка атомного вооружения и тем паче его применение. Если физика как наука зашла в тупик, то это вовсе не значит, что в физический отдел академического института следует срочно прислать священника, и она под его водительством из этого тупика выйдет. Другое дело, что надо извлечь уроки из истории и не впадать в крайности — то считать науку основой мировоззрения и всеобщего человеческого счастья, то почитать вредной, опасной, противоречащей задачам человека и даже «антинародной».

Наука нужна современному обществу не только ради все новых технических ухищрений. Как заметил однажды протоиерей и психолог Владимир Цветков, настоящая наука должна быть оплотом строгости, непредвзятости, трезвенности мышления, одним из последних редутов на пути наблюдаемого ныне всеобщего отступления. Вера в современном мире размывается, культура нивелируется, человек примитивизируется. И, быть может, отступление это остановится на рубежах науки, укрепленной, укорененной в строгости мышления. И тогда с этих рубежей в восстановленном категориальном строю мы выйдем отвоевывать культуру и вековые предпосылки веры.