Эстер Хардинг - Психическая энергия: превращения и истоки

*Букв, девица, снимающая стресс (фр.) — Прим. ред.

117 вается совершенно иначе, если победа зависит от ловкости. Человек, держащий себя в руках и не выступающий беспомощным рабом собственной страсти, имеет преимущество над менее тренированным противником.

Когда схватка проводилась на открытом турнире, в игру вступала побочная цель. Часть внимания сражающегося переключалась с усилия нанести своему противнику повреждение на желание угодить зрителям, играя роль идеального воина во всех ее деталях. Таким образом, удовлетворение его гнева и желания отомстить осуществлялось на ином уровне. Оскорбленный или обесчещенный рыцарь в одинаковой мере ощущал себя восстановленным в своем положении как через одобрение общества, так и через пролитие крови противника. Позднее это общественное одобрение стало считаться достаточным удовлетворением, даже если побежденный противник получил лишь незначительное ранение или вообще остался невредимым, но терял свой авторитет.

Осуществившуюся таким образом трансформацию инстинкта самозащиты иллюстрируют легенды «Мабиногиона» и всего Ар-турова цикла. Вместо сражения исклточительно ради отмщения за физический или материальный ушерб, мужчина борется, дабы защитить собственную честь или восстановить свое доброе имя в глазах дамы, представляющей идеал женственности. Эти цели отражают более возвышенные аспекты устремлений эго. Или же отвага мужчины посвящалась более обезличенному образу, такому как: Гроб Господень или Чаша Грааля. — ради которых многие рыцари Средних Веков рисковали собственной жизнью. Ибо для них они являлись символами бесценного значения, превосходящими даже требования их личной безопасности и чести.

Мы не можем знать, насколько эта перемена оказалась действенна в мужчине средневековья на самом деле. Легенды о рыцарях Круглого Стола, несомненно, — либо идеализированные, либо полностью вымышленные описания. Однако, отражая смену идеала того времени, они служат веским свидетельством протекания реальной психологической трансформации. Отдельные люди, возможно, и не достигали героического уровня, приписываемого рыцарям короля Артура. Однако поколения людей, которые передавали из уст в уста или даже сочиняли подобные легенды, свидетельствуют о способности человека мысленно представить такую модификацию инстинкта и восхищаться ею. С тех пор само слово «рыцарь» обрело новое значение.

Оно боль- 118 ше не означает просто воина или солдата. Такие понятия, как «рыцарская доблесть» и «рыцарский поступок» — по сей день отражают преданность надличному мотиву.

Первый урок, который должен был усвоить претендент на рыцарское звание, — это преодоление самого себя. Идеал самообладания и обязанность преодоления животного инстинкта в собственном характере представлены также в ритуале испанского боя быков. Каким бы жестоким и отвратительным, по мнению большинства жителей Запала, этот пережиток варварского века ни был, тем не менее, он весьма поучителен, ибо демонстрирует, что символ, обладающий in potentia всеми факторами, необходимыми для укрощения примитивной энергии, все же может не вызвать никакого изменения в психологии ни участников ритуала, ни наблюдателей, так как остается просто обыкновенным зрелищем. Если бы все воспринималось как символическое действие, то, вероятно, драма арены для боя быков смогла бы инициировать внутреннее покорение животного инстинкта и перемену в бессознательном испанского народа.

Бык, крупнейшее, сильнейшее и опаснейшее из одомашненных или полуодомашненных животных, символизирует полудикие, лишь отчасти укрощенные инстинкты и страсти человека. Ритуал начинается с процессии, в которой бык, увешанный гирляндами цветов, занимает почетное место. В былые времена быка обожествляли, и здесь также воздается должное его неукротимой силе и необузданной энергии, которые признаются как сверхчеловеческие, даже божественные.

Когда бой начинается, быка атакуют сперва пешие противники, а затем всадники, но им не удается одолеть животное. Этим демонстрируется его превосходство над рядовым человеком, собирательным человеком; то есть, инстинкт признают более сильным, чем эго. Наконец появляется матадор, герой, один и пеший. Он служит олицетворением героического качества человека и его задача состоит в том, чтобы выступить против разъяренного быка и победить. Но это не обычное убийство, не забой опасного зверя.

Это — ритуальное действие, и матадор должен исполнить ритуал во всех его деталях даже с риском для собственной жизни. Быка необходимо убить особым образом; всякий матадор, неаккуратно и неумело расправившийся со своим противником, будет освистан и выдворен с арены. Его задача заключается не в том, чтобы забить животное, а продемонстрировать особую пози- 119 пию по отношению к нему: ибо бык — это носитель или символ надличностной ценности — сущности, являющейся одновременно слепой эмоцией и богом — и через его смерть человек освобождается от влияния собственных страстей.

Большинство людей, посещающих бои быков, совершенно не осознают происходящего перед их глазами, хотя само действие захватывает и волнует, заставляя полностью отключиться от реальности. Очевидно, оно затрагивает глубоко залегающий в бессознательном корень, насыщенный жизненной силой и энергией. В случае правильного понимания эта символическая драма, несомненно, имела бы глубокое психологическое влияние. Когда такая драма разыгрывается без понимания, она низводит до звероподобного состояния как актеров, так и зрителей, выступая просто дозволенным потаканием грубой и животной жажде крови.

Однако, если бы бой быков воспринимался как символическое отображение вековой потребности человека одолеть собственный животный инстинкт, то реальный поединок стал бы ритуальной драмой. В этом случае бой мог стать переживанием, помогающим человеку понять, что он должен контролировать свой слепой ком-пульсивный инстинкт и освободиться от его господства. Подобная трансформация соответствовала бы развитию ритуалов спасения во многих религиях. Обычно такие обряды имеют своей первоосновой древние жестокие жертвоприношения, аналогичные бою быков. Ибо матадор служит символом того, что лишь героическим усилием, даже героической позицией, человек может успокоить свои страстные влечения. Если он способен сохранять спокойствие и самообладание даже в порыве собственного гнева и при пробуждении звериных инстинктов, то, возможно, он окажется их достойным противником, невзирая на значительно большее количество энергии в их распоряжении, по сравнению с тем, что доступно его новообретенному эго-сознанию. Мастерство, самодисциплина и ритуал или религиозная позиция — вот факторы, которые склоняют чашу весов на его сторону.