Сергей Белорусов - Очерки душевной патологии и возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия

Может быть, известное простодушие в хорошем смысле сохранилось еще в азиатских цивилизациях, отсюда и феномены йогов Индии, хилеров Филлипин, боевых искусств Дальнего Востока.

Но для столбовой, (читай западной) дороги цивилизации, по мере развития технологичности, чудо из необычного, но реального, становится чем то несбыточным, фантастическим. Теряются, игнорируются понятийные категории возможности сверхъественных событий, чудеса репрессируются, или по защитным механизмам переходят в разряд сказок, нелепость которых очевидна взрослым. Мы, не могущие ничего внятно объяснить, просто проходим мимо чудесного, не видя тайн на каждом шагу — появления дерева из семечка, рождения ребенка от совокупления, несомненного исцеления от веры в него («Раковый корпус» Солженицына). И когда кто-то из нас начинает непредвзято задумываться об этом, мы склонны записать его в чудака, фантазера или душевнобольного.

И только в традиционных религиях, к чему мы еще относимся с достоверной серьезностью, сохраняется это ощущение возможности нелинейного отношения к миру. Именно здесь источники уравновешенного отношения к существующему, когда с уважением к науке сосуществует понятие Тайны, указаны пути к диалогу с Ней. То, что мы снисходительно именуем «магическим мышлением» есть не магия в смысле дурного оккультизма, но согласие на непознаваемость мира исключительно логикой, возможность проникнуться духом «вторичной наивности», когда инструментом бытия наряду с интеллектом становится нравственность, и на этом пути мы обретаем мудрость.

Ее содержанием становится важность простых вещей — то, что каждый из нас не одинок, но часть большего, причем парадоксально незаменимая часть, и как нас нет без Человечества, так и Человечества нет без нас. Те, кто были до нас и те, кто идет нам на смену — мы все нужны друг другу. Мы неполноценны без ближних, и эта щемящая потребность в них называется любовью. Мы недостаточны без познания себя, а оно приходит только через другого и Другого (с большой буквы). В IV-ом веке бл. Августин пишет: «В смятении сердце наше, доколе не успокоится в Тебе».

Имеет ли это отношение к психотерапии? Основополагающее! Или психотерапия становится Бл.. (подстилкой) падшего пост-буржуазного мещанства, льстя прихотям и похотям либертарианских миражей гламура, потакая капризам автономно-линостного снобизма, потворствуя дальтонизму техногенного мышления… Либо становится Женой , мостиком, ангелом, актуализирующим полузабытые ценности достоинства, благородства, честности, исцеляя через сопричастность, подлинность, верность, добродетельность.

Здесь представляется уместным понятие «прикладное» или «клиническое» богословие. То, что постулировано — открыто, дознано, вымолено в конвенциональной религии может быть транслировано, с известной степенью адаптации, редукции, упрощения, но не вульгаризации на ситуацию страдания пациента. Терапия, таким образом, становится наукой и искусством герменевтики — толкования вечных истин применительно ко временной ситуации. От гомилетики (проповеди) ее отличает принципиальное отсутствие призыва к буквальному подражанию, а приглашение к совместному вчувствованию в элемент универсального традиционного духовного опыта.

Психологическая помощь такого рода направлена на преображение страдания в возможность внутри-личностного роста — в доброте, красоте, прощении, мудрости, любви. Правильно перенесенное страдание выводит человека на новые уровни как самопознания, так и смысла происходящего в мире и Выше. Свидетельства духовных поисков и находок человечества просеяны через сито веков и то, что осталось действительно истинным и ценным запечатлено в устных и письменных источниках вероучительной традиции. Катехизические истины, жития святых, те или иные аспекты богослужения могут открывать именно то, что значимо для нашего клиента в его патологической ситуации Критерием успеха терапии является потребность нелицемерной благодарности за перенесенный, пусть болезненно, опыт.

В спектре психотерапий этого подхода опыт духовных традиций используется как для совершенствования диагностико-этиологических моментов, так и для конструкции терапевтических методов.

В диагностическом аспекте можно привести пример, содержащийся в нашей работе « Психопатии и страсти » 58 58 С.А.Белорусов «Психопатии и страсти» — «Журнал практического психолога», N.6, 1998. . Там аргументируется, что основным типам патохарактерологии соответствуют классические формы нравственных искажений, того, что в православной аскетике именуется «страстями», а в католической традиции — «восемь смертных грехов». Предполагается, что шизоидии соответствует гордость, истерии — тщеславие, эпилептоидии — гнев, паранояльно — застревающему типу — корыстолюбие, неустойчивому — блуд, психастеническому — уныние, гипотимному — печаль, гипертимному — чревогодие. Метод подобных рассуждений состоял в сопоставлении описаний личностных нарушений в психиатрической литературе (Э. Кречмер, К. Леогнард, М. Бурно) с феноменологией «страстей» приведенных в классическом аскетическом сборнике «Филокалия — Добротолюбие». Данный стиль клинического рассуждения позволяет выстраивать клиническую ось — от нравственной дисгармонии через патохарактерологическую девиацию к физиологическому нарушению и анатомической деструкции.

Далее, осуществляемое в практике «прикладное богословие», можно проиллюстрировать на следующей психотерапевтической стратегии. Основываясь, на аскетическом принципе «где случилось падение, там предварила гордость», специалист духовно-ориентированного подхода , сталкиваясь с характерологическим или невротическим патологическим признаком, предполагает наличие скрытого противоположного радикала и через обнаружение его «по принципу рычага» делает попытку воздействия на симптом, выступающий в качестве заявленного запроса клиента.

Клиент — девушка 23 лет, на протяжении последних трех лет не выходит из дома, так как в ситуации открытых пространств, скоплений людей, транспорта или любой непривычной ситуации испытывает приступы по типу панических атак. В беседе она насторожена, склонна к конфузливости и робости. Однако при тщательном сборе анамнеза выясняется, что до этих лет, когда после ряда стрессов запустилась программа немотивированных страхов, она была по ее словам «безбашенной» настолько, что участвовала в драках футбольных фанатов, а зачастую являлась их зачинщицей. Да и поныне, в отношениях с матерью, с которой отношения выстроены симбиотически, она нередко проявляет реакции капризности до брутальной грубости.