Сергей Белорусов - Очерки душевной патологии и возможности ее коррекции соотносительно с духовным измерением бытия

Они уходят, удивленные, притихшие, присмиревшие, заинтригованные. Вернувшись сутки спустя, они рассказали, что сначала поэкспериментировали с капризами друг друга — «ты меня понеси на руках», «ты своди меня в пиццерию», но потом им как-то резко, открылась необходимость бережности по отношению к партнеру и ответственность друг за друга.

дд) обращение к аскетике.В качестве примера трансляции аскетического опыта на терапевтическую реальность, мы опишем обращение к явлению так называемого «подвига юродства» и его перспективы для помощи при определенных психопатологических состояниях. Феномен юродства почти специфичен для восточно-христианской (Православной) Церкви. Без сомнения, именно здесь он представлен в наиболее «чистом» виде, а именно: преемственном, наполненным внутренней логикой т.е. экзистенциально «понятном», и иллюстративно-репрезентативном смысле. Историческая дефиниция гласит: «Зародилось юродство в египетской пустыне в конце IV в., в монашеской среде. Оттуда оно распространилось сначала в Сирию и Палестину, где впервые попало на улицы городов. Смысл юродства нам видится в том, что оно методом «встряски» напоминало христианам о взрывном, парадоксальном характере их религии. Этико-эстетическое определение этого явления звучит так: «Юродство — один из подвигов христианского благочестия, особый, парадоксальный вид духовного подвижничества, заключающийся в отречении от ума и добродетели (при полном внутреннем самосознании и душевной нравственной чистоте и целомудрии) и в добровольном принятии на себя образа безумного и нравственно падшего (безнравственного) человека». (21). Феноменологически, юродство есть решительное «подражание безумству». Последовательная имитация неадекватности. Сознательная симуляция непотребства, шутовства, обнажения, абсурда как произвольное воспроизведение сумасшествия. Известный представитель «3-ей силы психологии» В. Франкл фактически инициировал это направление в искусстве профессиональной помощи, но стиль психологизирования без учета традиций духовного опыта человечества не позволил ему довести многообещающую и, может быть, единственно действенную технику в экзистенциальном подходе, до теоретической полноты и максимума практической реализации. Метод нарочито шаржированного преувеличения симптомов невроза он характеризует так: «Задача парадоксальной интенции — взломать, разорвать, вывернуть наизнанку патологические механизмы… Парадоксальное намерение должно быть сформулировано в насколько возможно юмористической форме. Юмор дает возможность человеку занять дистанцию по отношению к самому себе и обрести тем самым полный контроль над собой. Мобилизация этой сущностной способности к дистанциированию и является собственно нашей целью в случае парадоксальной интенции» (24). В. Франкл рекомендует юмор. Но духовно-актуализирующая терапия идет дальше, рекомендации для креативного использования пациентам становятся смелее, вплоть до практики нелепицы и мнимого аморализма.

Клинический пример.

У 28-летнего менеджера, пережившего в детстве трагический развод родителей, и воспитывавшегося с тех пор матерью как «единственный мужчина в семье», сложилась удачная карьера, в силу его качеств обязательности, и семья, в которой он выступает «гарантом благополучия». Большие нагрузки по работе, злоупотребление кофе привело к тому, что однажды в самолете произошла «паническая атака», впоследствии переросшая в устойчивую фобию полетов, что привело к профессиональной стагнации, в силу того, что его работа предусматривает частые командировки. Эта ситуация сопровождалась ощущением возможного тотального краха — он не мог уйти с этой позиции, поскольку тогда он бы перестал быть «главой семьи», но не был в силах и находиться в самолете, поскольку «здесь ничто от него не зависит».

Терапевтическое взаимодействие состояло из нескольких этапов. А) Признание гипотетической возможности комфорта, покоя и благодушия, когда от тебя ничего не зависит (метафорически: салон самолета как уютная матка). Б) Признание допущения в жизни не зависящих от нас неожиданностей, характеризующихся незначительной степенью вероятности (метафорически: Мы сейчас беседуем в кабинете, но ведь исходя из принципа «все может случится» нам было бы безопаснее в чистом поле, где нет ни доли процента риска того, чтоб обвалится потолок). В) Признание нелепой природы страха авиаполетов и соглашение противостоять ей соответствующей степенью нелепого для бизнесмена поведением, а именно — если при входе в самолет нападает навязчивый страх, то ни в коем случае не успокаивать себя, а принять его как сигнал к «бесстыдству» и обратить на себя внимание пассажиров «припрыжкой на одной ножке» и громким декламированием стихов А. Барто.

ее) обращение к духоносным литературным источникам.Инициатор «психотерапии трансцендентностью» психолог и священник Адриан Ван Каам в своем подходе особо выделяет «принцип терапевтического чтения», согласно которому «участники терапевтической группы осваивают искусство формативного чтения, когда вместо умствующего критицизма они стремятся найти в тексте вдохновение для просветляющей трансценденции» (28). Попробуем построить последовательность психологической помощи, взяв за источник дневниковые записи священника Александра Ельчанинова… (15).

«Болезнь самое благоприятное время для возвращения в свое сердце, к Богу. С выздоровлением эта возможность опять отходит в бесконечную даль».

Это инициальный этап психотерапии, когда специалист знает, что именно теперь для его клиента открывается перспектива духовного возрастания и задача состоит в том, чтобы правильно (орто) прожить, прочувствовать этот период страдания как имеющий свое назидание и назначение, которое необходимо понять, принять и отпустить с благодарностью.

«Как утешить плачущих? — плакать вместе с ними»

Вот отличительная позиция православного психотерапевта: в отличие от аналитика он не будет зеркалом, в отличие от бихевиориста, он не будет наблюдателем, в отличие от гуманиста не ограничится вежливой эмпатией. Он, по мере данной ему способности к сопереживанию, отважится войти с клиентом во всю глубину страдания и боли и сам факт причастности страданию станет целительным фактором .

«Смерть, самое страшное для человека, верующему не страшна, как не страшны для крылатого существа все бездны, пропасти и падения».

Как неравнодушный свидетель тревожного состояния клиента, а любой страх, наверное, сводим к ужасу небытия, психотерапевт разделит со своим клиентом как осознание неминуемого конца земной жизни, так и упование на то, что приходя в определенное духовное состояние, человек обретает возможность воспринимать потенциально радостную бесконечность своего существования .