Борис Шипов - Великая ложь. Теория любви: мифы и реальность.

Анализируя эту историю на базе теории идеала, пришлось бы признать, что в хорошеньких девичьих головках помещаются, по меньшей мере, два заранее установленных образа: «1) если он красавец, все остальное в нем не имеет значения, 2) если он обычной внешности, то обязан иметь определенный, устраивающий меня набор качеств». А учитывая готовность, с какой девушки влюбляются в знаменитостей и в сынков олигархов, есть все основания допустить одновременное существование в одной голове и трех, и четырех идеалов или образов: для красавцев, для знаменитостей, для богачей и для простых смертных.

Попробуем теперь приложить теорию идеала к объяснению фундаментальных фактов, о который речь шла в начале главы. Вопрос первый: почему при родовом строе люди не создавали себе идеалов и не влюблялись в соответствии с ними? Ответа нет, следовательно, на теории опять же надо ставить крест.

Вопрос второй: могут ведь встретиться одновременно два лица, вполне соответствующих идеалу. Почему же не возникает одинакового влечения к обоим сразу? Из самой теории запрета любить двоих не вытекает. Потому что запрещено существующей моралью? Но тогда мы имеем не теорию, а в лучшем случае полтеории плюс сомнения: если мораль в состоянии полностью подавить влечение к одному из идеально подходящих лиц, тогда, может, именно мораль, а вовсе не образ и порождает влечение к единственному лицу?

Вопрос третий. Ходит по земле мужчина, испытывает некоторое сексуальное влечение ко всем привлекательным женщинам, которых видит вокруг себя. Влечение преходящее, достаточно слабое, чтобы с ним можно было сладить без особых усилий. Это нормальное состояние каждого здорового мужчины. Вдруг он встречает женщину, чей образ совпадает с заранее придуманным им образом. С этого момента мужчина озабочен только одной мыслью: «не могу жить, пока не уложу ее в свою постель», и чтобы добиться своей мечты, он готов идти на любые жертвы и даже на смертельный риск.

Объяснить бы надо происшедшую с ним метаморфозу. Это же самое интересное в теории любви. Можно строить самые различные предположения. Вариант первый: при встрече с идеалом происходит усиленный вброс в кровь половых гормонов. Вариант второй: общий гормональный фон не меняется, но сексуальное влечение, ранее подавляемое, с помощью встреченного идеала освобождается от тормозов. В любом случае необходимо, во-первых, найти объяснение взрыву страстей, во-вторых, связать его с образом. Ни того, ни другого до сих пор никем не сделано.

Ну и наконец, все, что было написано о вероятностях для генетической теории, полностью относится и к теории идеала.

Культурная теория

Эта теория учит, что любовь появляется в результате возрастания культурного уровня общества. То есть, культурный человек обязан любить в отличие от некультурного. Ее никак не аргументируют, ее просто провозглашают. Разбирать вроде бы нечего, но именно с позиции культурной теории написана, например, статья «Любовь» в Большой Советской энциклопедии. Академики с мировыми именами, входившие в редколлегию издания, получается, тоже были ее сторонниками, во всяком случае, не возражали против нее.

Начнем с того, что даже самый беглый взгляд на историю не дает ни малейших оснований связывать любовь с уровнем культуры. Древняя Греция — эпоха величайших культурных достижений. А любовь занимает в ней очень скромное место. До сих пор даже нет полного согласия, наблюдалась ли в той культуре любовь вообще, и особенно индивидуальная половая любовь, то есть, влечение именно к определенной личности. Что есть в античной лирике, так это описания бурных страстей, где возлюбленные — всегда гетеры, то есть проститутки; их имена меняются в каждом абзаце, а то и вовсе перечисляются через запятую.

Пришло Средневековье — бесконечные войны и грабежи, время, когда грамотный священник был редкостью, а любимое развлечение народа — публичные пытки и казни. И тут-то индивидуальная половая любовь расцветает.

Сравним культурный уровень удалого забулдыги-гусара, постоянного героя любовных историй прошлого, и современного офицера: ракетчика, летчика, подводника — с обязательным высшим образованием в окружении сложнейшей электроники. Еще лучше — сравним культурный уровень современной студентки и купеческой либо чиновничьей дочки в небольшом городишке: бездельницы, запертой в четырех стенах, в жизни не видевшей ни театра, ни книжки, ни даже телевизора, вынужденной изо дня в день слушать одни и те же идиотские разговоры окружающих.

До каких же высот, в соответствии с теорией, должны были бы скакнуть любовные страсти у наших современников! Однако не скакнули. Правда, любовной статистики в прошлых веках не вели, как не ведут ее и сейчас, так что объективно уровень страстей не сравнить, но почему же тогда читательницы постоянно жалуются в газеты и журналы: где настоящая любовь? А советский профессор, уже в 70-е годы прошлого столетия, обеспокоенный тем, что «распространены скептические и негативно окрашенные оценки и прогнозы, провозглашающие чуть ли не гибель эмоционального мира человека, возврат чистой зоологии в его любовных эмоциях ...», {176}вынужден доказывать и успокаивать: «... Эмпирический материал позволяет, по нашему мнению, достаточно уверенно сделать вывод, что негативные оценки ряда социологов и философов относительно будущего любви выглядят на сегодняшний день по меньшей мере преувеличенными» {177}. Может, он и прав. Но только когда явление в фазе расцвета, взлета, каким ему надлежит быть согласно «культурной» теории любви, социологи и философы мрачных оценок насчет его будущего, как правило, не высказывают.

Культурная теория, в сущности, представляет из себя не что иное, как набор бессодержательных высокопарных заклинаний: «История общества, социально-трудовая деятельность, общение, искусство подняли. биологические инстинкты до уровня высшего нравственно-эстетического чувства подлинно человеческой любви. Половая любовь, по Марксу, есть своеобразное мерило того, в какой мере человек в своем индивидуальном бытии является общественным существом. В результате процесса социализации , приобщения к исторически сложившейся культуре, на основе выработанных в обществе норм и ценностей человек и любит и находит способы удовлетворения этого чувства» {178}.

Это нам прояснили вопрос происхождения любви. Но не потрудились объяснить, с чего это «высшее нравственно-эстетическое чувство» требует непременно одного-единственного объекта. В дружбе или общении, в противоположность любви, «нравственно-эстетически развитая личность» отнюдь не склонна замыкаться только на одном лице. Наоборот, она с равным удовольствием стремится к общению со многими, и если бы кто-то заявил: «Хочу говорить об искусстве только с ним одним, и никто другой, каким бы тонким ценителем он ни был, мне не интересен» — такой настойчивости не поняли бы.