Роже Дадун - Фрейд

На противоположном полюсе, типично братском, находится Иаков, любимец матери ("любимый сын", так часто упоминаемый Фрейдом), "человек кроткий, живущий в шатрах" - следовательно, человек цивилизованный, общественный, но одновременно и кроме того - человек, склонный к хитрости, обольщению, мятежу, олицетворение восставшего сына орды. Если его основная цель - овладеть правом первородства и занять место Отца - тяготеет к отцовскому принципу и как бы компенсирует ущерб, наносимый братьями, то его конкретная, настоящая активность выражается в экстравагантных, дерзких, безумно отважных поступках, которые сводят на нет отцовский принцип. Во-первых, это выдумка о чечевичной похлебке, которую называют "красной" (как и Исава) и которая стала оплатой за право первородства голодному рыжему брату. Это циничное переодевание для того, чтобы вырвать у Отца благословение, когда Иаков покрыл себя кожей козленка и обманул его. Это, несомненно, фантастический эпизод, известный как "сражение Иакова с Ангелом" - один из самых необычных, во всяком случае, ключевых моментов библейского текста. Во сне Иаков увидел лестницу, уходящую в бесконечную вышину и ведущую к Богу, и вступил в борьбу со сверхъестественным существом, самим Богом или же прообразом абсолютного Деспота первобытной Орды. И Бог попросил пощады: "Оставь меня!"; сам Бог, столкнувшийся с непреодолимой силой человека, питавшейся земным эросом, сложил оружие и подчинился: "Ты сражался с Богом и людьми, и ты победил".

Важнейшее событие с далеко идущими последствиями: мятежный Сын превозмог Отца, победив Отца, бросил его, в разных смыслах этого слова, на землю. Теперь встреча братьев-врагов, избежавших братоубийства, может произойти на основе земного эроса: Иаков "семь раз поклонился до земли, прежде чем подойти к брату. Но Исав побежал к нему навстречу, и обнял его, и пал на шею его, и плакали". Бог признает свое поражение, нарекая Иакова новым именем - Израиль.

Новому имени даются различные интерпретации, что свидетельствует о поворотной роли, которую сыграл акт неповиновения Иакова. Народная этимология, относящаяся к братской, демократической традиции, старается подчеркнуть смелость этого выступления, расшифровывая "Израиль" как "он сражался с Богом". Отцовская традиция, стремящаяся задним числом восстановить престиж Отца, предлагает читать новое имя Иакова как "Бог показал свою силу". Однако вне зависимости от двойственности и борьбы принципов факт сражения остался незыблемым и сыграл свою определяющую и роковую роль в судьбе евреев, сыновей Иакова: под именем борьбы и победы своего предка Израиля древнееврейский народ объединился и образовал народ Израиля, вошедший в историю в неизгладимом образе мятежного Сына, - тот народ Израиля, которому Фрейд мог сохранить антропологическую верность, лишь став в свою очередь мятежным сыном, "неверным евреем"...

"Легенда об Иосифе, проданном своими братьями", упоминается Фрейдом в книге "Моисей и монотеизм" для иллюстрации темы зависти. Но она удивительно насыщенна с точки зрения выражения братского принципа: многочисленность братьев, образующих настоящую банду, куда входят некоторые индивидуумы с "дурной репутацией"; основополагающая власть этого множества из двенадцати братьев, породивших двенадцать колен Израилевых; жестокость братьев, доходящая до попытки убить Иосифа, проданного измаильтянам; обращение положения отца в сновидении Иосифа: "нужно ли нам, - говорит старик Иаков, - мне, твоей матери и твоим братьям поклониться тебе до земли?"; скитания, странствия, кочевая жизнь братьев в пустыне; их сильная либидная связь - "брат наш, плоть наша"; странное изгнание Иосифа, которое одновременно является возвращением в Египет и может быть через психоаналитический метод обращения интерпретировано как возвращение из Египта, возвращение египтянина в Иосифа; слава последнего перед лицом Фараона благодаря особому умению толковать сновидения - типично фрейдовское качество, аналитический ум, лежащий в основе ловкого-обращения Иосифа со временем в реальностью и утверждающий идею братского времени, тесно связанного с активным, реальным, настоящим, включающего в себя, с одной стороны, память о прошлом, с другой - предвидение будущего; оно отличается от статического отцовского времени, подчиненного самосохранению и вечности, и материнского времени, подвижного, ускользающего, склонного к бесконечным метаморфозам.

К этой удивительной серии добавляются заметное ослабление фигуры Бога в мифе и сила братской любви, проявляющаяся в отношениях Иосифа и Вениамина - "тогда он бросился на шею Вениамину, брату своему, и плакал... Затем он нежно обнял всех своих братьев и плакал с каждым". Если вспомнить, какое большое значение в жизни Фрейда имело имя Иосиф - начиная с его старшего друга Иозефа Брейера, создававшего вместе с ним в условиях братской двойственности, быстро вылившейся в конфликт, "Исследования истерии", и кончая братом отца, человеком "дурной репутации", как сказано в Библии, любителем странствий, дядей Иозефом, включая других Иосифов, более или менее близких, - легко представить себе, какую службу библейский рассказ об Иосифе, составляющий важнейшую, победно-египетскую часть самоанализа Фрейда, лежащего в основе его "Толкования сновидений", сослужил в создании "братского" антропологического мировоззрения Фрейда.

В тот период, когда Фрейд писал и редактировал книгу "Моисей и монотеизм", братский принцип стал объектом циничных и страшных спекуляций. Они, в частности, заставили Томаса Манна, противника нацизма, обратиться к библейским источникам и написать в изгнании, продолжавшемся с 1933 по 1943 год, знаменитую тетралогию, названную им "Иосиф и его братья". В "Моисее..." Фрейд изобличает "варварство" своего времени: в советской России народ подвергается "самым жестоким притеснениям", "с такой же жестокостью... итальянцам прививают любовь к порядку"; и, наконец, "для немецкого народа можно констатировать регрессию к почти доисторическому варварству". Эти прямые указания Фрейда, придающие историческую правду антропологическим исследованиям "Моисея...", позволяют положить братский принцип в основу понимания конкретных политических явлений, таких, как нацизм и сталинизм, которые, как нам кажется, представляют собой наиболее выразительные его воплощения.

Эрик Эриксон заметил, что Гитлер был "одновременно воплощением мятежного старшего брата и образом авторитарного отца". Уточним: ложного "старшего брата", более близкого тому монументальному и выразительному Обману, который представляет собой Big Brother ("великий брат", выведенный Джорджем Оруэллом в романе "1984"), чем Моисею или Иосифу, которые под покровом отцовских одежд скрывают энергию неповиновения, позволяющую бороться с Монолитом власти, исходит ли она от Деспота или от массы. Такова антропологическая функция Фюрера, Вожака толпы: действовать в качестве актера, участника первичной истории, которая не принадлежит ему, которую он узурпирует, надевая на нее собственную маску, устраивая страшный маскарад.