Кэтлин Адамс - Дневник как путь к себе

Продолжая дневниковый метод, я подключила собеседника и написала своей вине, отчаянно ища понимания:

Я: Вина, ты очень сильна. Не могу представить, насколько ты велика.

Вина: Ты вскормила меня, еще будучи ребенком. Все, что происходило плохого, ты всегда ставила в вину себе. Наверное, ты всегда думала, что твоя мама несчастлива из-за тебя.

Я: Мне всегда казалось, что она не выносила еще одну вещь.

Этот нехитрый разговор между мной и моей виной дал мне достаточно информации, чтобы понять, что моя вина не была абсолютно необъяснимой, как я думала. Я пришла к заключению, что если бы я смотрела на свое детство с состраданием и сочувствием к себе-ребенку, то сумела бы разобраться в полученной травме.

Насколько я помню, мать рассказывала мне о своем несчастливом детстве. Эту историю я знала хорошо, но всегда ее избегала. Может быть, в ней был ключ к моей жизни, подумала я. И начала писать от третьего лица краткий очерк ее истории, так, как она мне рассказывала. Где-то на второй странице я автоматически переключилась и продолжала писать от первого лица: уже не «о ней», а скорее «обо мне». Это стало дневниковой записью, созданной с другой точки зрения.

«Она была решительной молодой женщиной. Она быстро все схватывала, и если удавалось, то никогда не показывала своего незнания. Она познакомилась с другими деревенскими девушками, приехавшими в город на работу. По выходным мы ходили потанцевать или в кино. Впервые я смогла позволить себе развлечения. Я всегда опасалась тратить время на забавы. Потому что знала, чем это может кончиться».

Отчасти ее история была моей историей. Я почувствовала, насколько сильна связь между нами, и тут же написала в дневнике:

Мне казалось, что я должна понять эту связь, увидеть нашу идентичность, прежде чем перейду к нашему разобщению. И когда я занималась жизнью матери, это вызвало в памяти один эпизод из моего детства: мы с мамой зимой идем к автобусной остановке. Она усталая, больная, беременная. Мне было три года.

На основании этого эпизода я сделала в дневнике запись, датируя ее мартом 1949 года. Используя свой дневник в качестве машины времени, я писала так, будто была той трехлетней девочкой, видевшей, как грустна и больна ее мать, и отчаянно желавшей сделать ее счастливой. И как бы сильно я ни старалась казаться веселой, хорошей, предупредительной, заботливой, я не могла достучаться до нее.

«Мамочка, посмотри на меня! Посмотри, как я кружусь! Разве я не умница, мамочка? Ты думаешь, я не милая девочка? Я умею бегать! Я умею прыгать! Я умею скакать на одной ножке! Я могу допрыгать до автобусной остановки. Почему ты не улыбаешься, мамочка? Почему ты не смеешься над тем, как я прыгаю? Я не могу тебя развеселить? Я тебе не нравлюсь?»

Это дало результат. Я начала писать взрослым почерком, но постепенно он становился небрежным, появились крупные буквы, как у ребенка. Мой образ мыслей тоже изменился: от взрослого, рационального понимания и осмысления к детскому нелогичному принятию полной ответственности на себя за то, что мать печальна. Я не смолкала, обращая к ней свои мольбы и пытаясь ее развеселить. Я была ребенком, обещавшим хорошо себя вести, быть послушной, чуткой, понимающей, хотя на самом деле я никогда не была ребенком.

Сделав всего несколько дневниковых записей, я поняла, что принесла свое детство в жертву тому, чтобы заботиться о матери. Мои родители поддерживали эти отношения, а все то, что они мне говорили в то время, проигрывается в моем подсознании снова и снова. Б о льшую часть своей жизни я боролась с тем, чтобы эти послания не попали в мое сознание, потому что боялась, что они могут овладеть моим разумом и я действительно поверю в них.

Вооружившись дневником, я решила вытащить наружу эти сигналы, веря, что мое сознательное восприятие прольет свет на них и даст мне возможность увидеть, насколько они серьезны и сильны. Я составила список «Ста вещей, которые мне говорили родители».

Каждый пункт в этом списке представлял собой отдельную незначительную вину.

Например, приближался подростковый возраст, и я испытывала естественное желание больше узнать об окружающем мире. И память подсказала, какие обвинения родителей я слышала, когда выходила из дома: они утверждали, что «они мне больше не нужны». Из-за того, что их собственные родители не дали им необходимого чувства безопасности и беспрекословного принятия, мои мать и отец нуждались в моем постоянном внимании, любви и времени.

Я много раз использовала свой дневник в качестве машины времени, писала Запечатленные моменты из обрывков воспоминаний детства, каждый раз ощущая радость понимания и чувствуя нарастающую симпатию и сходство с тем травмированным, одиноким, напуганным ребенком.

Очень сильные целительные образы пришли ко мне, когда я однажды писала и слушала запись раскатов грома. Мое взрослое «я» пришло к моему детскому «я» и защитило его. Этот образ возник под влиянием воспоминаний о настоящей грозе, которая случилась много лет назад в моем детстве, и я попросила защиты у взрослого человека, который подверг меня сексуальному насилию. В этом образе мое взрослое «я» дало ребенку все то, в чем он нуждался, и ничего не попросило взамен. Я держала его, согревала, защищала и потом отвела домой к родителям, где относились друг к другу и особенно к детям с уважением. Через свой дневник я смогла дать своему детскому «я» именно то, в чем оно нуждалось, чтобы залечить раны и найти любовь и уважение.

Такой опыт раскрытия своих чувств, понимания их и участия в собственном исцелении дал мне новое ощущение внутренней власти. После каждой ступеньки появляется следующая. После образа грозы мне был необходим форум, чтобы выпустить гнев и злость на тех людей, которые подвергли меня насилию в детстве. Дневник принял это все в себя. Я начала со списка «Ста фантазий, которые не подходят для приличного общества». Бумага вынесла все самые мрачные, страшные и сильные выражения моих мыслей. И они утратили свою силу просто под воздействием пролившегося на них света понимания.

Даже если процесс исцеления продолжается или завершается, дневник остается ценным инструментом для работы с собой. Когда детское «я» выслушано, воспринято серьезно, ему дана возможность выразить свой гнев, взрослое «я» может быть готов пойти на разумное примирение с родителями, которые в свою очередь тоже были жертвами. Взрослый видит трагедию в циклическом изображении. Дневник помогает в этом процессе, так как взрослый признает настоящие чувства любви к родителям. Эта любовь держится не на мифическом счастье, а на открытости и истине.