Эрих Фромм - Миссия Зигмунда Фрейда. Анализ его личности и влияния.

Написанные психоаналитиками биографии Фрейда напоминают древние мифы о герое: наделенный сверхъестественной силой герой проходит сквозь испытания, сражается с могущественны. и врагами, конфликтует со своим окружением, не понимающим величия его замыслов и планов. Культурный герой представляет силы упорядоченного космоса в борьбе с хаосом, с хтоническими чудовищами и демонами. Подвиги героя всегда связаны с лишениями и страданиями, иногда с геройской смертью, но итогом драматической жизни является создание новых орудий и институтов культуры, а вместе с тем и благодарная память потомков.

Культурный герой наших дней не похож на Геракла — лишившаяся всех богов цивилизация сделала своими героями ученых и художников. Но жизнеописания Зигмунда Фрейда содержат все элементы классического мифа: детство и юность, проведенные в лишениях, принадлежность к дискриминируемой, а затем и преследуемой нации, борьба с недоброжелательным окружением, предрассудками, которые постепенно рассеиваются светом нового учения. Если в "интеллектуальных биографиях" других ученых — от Пастора до Эйнштейна — место демонических сил занимает непознанная природа, то в случае Фрейда древний архетип героя возрождается во всей своей красе: хтонические божества живут в глубинах нашей души, с ними ведет сражение герой нашей культуры, подчиняющий дионисийские силы разуму, свету науки. Психоанализ выступает как средство избавления от безумия, обуздания темных сил того подземелья психики, которое от рождения и до смерти правит жизнью каждого человека.

Миф тем отличается от сказки, что он не является вымыслом — в соответствии с ним строится сама жизнь. Фрейд в детстве отождествлял себя с Ганнибалом, в зрелости — с Моисеем; отличие действительно великих людей от тех, кого на краткий срок делают "звездами" средства массовой информации, заключается именно в том, что их жизнь в чем‑то близка к архетипу героического мифа. Биограф имеет полное право интересоваться прежде всего тем, что отличает героя от всех прочих смертных, что возвышает его над заурядностью. Не говоря уж об искажении истории в угоду предвзятому мнению, ставшем обычной чертой подобных сочинений, биограф всегда рискует превратить живого человека в условную схему.

Следует сказать, что Фрейд именно поэтому неодобрительно относился к биографическому жанру. Своему первому биографу Виттельсу, а затем и Цвейгу он писал о сомнительности вся кого жизнеописания, а в "Недовольстве культу рой" критиковал как чистый субъективизм расхожую "методологию" тех историков, которые пытаются постичь мир людей давнего прошлого путем перенесения "самих себя, со своими притязаньями и своей восприимчивостью, в те давние условия", когда "на место неизвестной душевной конституции ставится своя собственная". Сегодняшние авторы "интеллектуальных биографий" являются либо несостоявшимися писателями, либо дилетантами от науки. Автор исторического романа сначала сам "переносится" в прошлое и отождествляет себя с лицом иной эпохи. Затем происходит идентификация читателя с этим персонажем, что и заставляет его жадно поглощать тома исторических романов. Если бы персонаж исторической драмы предстал перед нами во всей своей инаковости, чуждости нашему времени, то он разрушил бы ткань романа, не был бы эмоционально воспринят читателем. Там, где биографы следуют за романистами, они создают иллюзию постижения истории, которая на самом деле просто игнорируется ими. Историк идет не от неизвестной ему субъективности, а от обстоятельств, культуры, менталитета, экономики и т. п. Ему нет нужды подставлять себя на место персонажа. Перенести себя в прошлое, слиться с Цезарем при по мощи эмпатии мы не можем не только потому, что сами мы далеко не Цезари, но и в силу непреодолимой исторической дистанции.

Фрейд уже не наш современник. Его учение оказало огромное влияние на XX в., но сам он был сформирован прошлым столетием и выдвинул все свои основные идеи еще до первой мировой воины. Не станем спорить о том, когда начинается "современность" ("модерн" или "пост — модерн"). Все мы ощущаем границу, которую провела эта война и последовавшие за нею революции, причем не только политические. Мы до сих пор живем теми научными, философскими, литературно- эстетическими идеями, которые были сформулированы в 20–30 — е годы. Психоанализ в огромной мере способствовал формированию нового "климата мнения", он дал современности новый образ человека. В основе сегодняшней psy culture лежат теории Фрейда; мы живем в мире, где самые образованные и просвещенные, формирующие общественное мнение слои населения наиболее раз витых стран склонны принимать предлагаемую психоанализом картину их душевной жизни. Все мы сегодня "с комплексами" (или без оных). Так что Фрейд вполне можно считать культурным героем — а о культурном герое положено рассказывать легенды.

Большая часть биографий Фрейда написана его последователями, для которых он остается Моисеем, приведшим их в землю обетованную. По ходу обучения своему ремеслу каждый психоаналитик находит в собственной душе все те "судьбы влечений", которые были обнаружены и описаны Фрейдом. Аналитик наших дней повторяет героическое деяние, свершенное "во время 6но", отождествляет себя с отцом — основателем, видит мир его глазами. Поэтому психоаналитические биографии, начиная с образцового труда Э. Джойса, "верного гусара" Фрейда, напоминают жития святых. Конечно, "сыновья" должны быть верны заветам "отца", но помимо этого они просто заинтересованы в сохранении мифа. Во — первых, оставаясь значимым элементом в культуре, такой миф обеспечивает им приток пациентов в условиях ожесточенной конкуренции с другими вариантами психотерапии. Во — вторых, сами они потратили долгие годы (и немалые средства: учеба длится пять — семь лет и дорого стоит), чтобы преобразовать свою психику в духе учения, играющего к тому же роль приватной религии. Поэтому современные психоаналитики вовсе не склонны смотреть на Фрейда с критической дистанции.

Биографическое исследование, представленное в этой книге, принадлежит перу "блудного сына", еретика от психоанализа. Для правоверного еретик всегда хуже язычника, просто не знающего символа веры: посвященный в истинное учение еретик искажает и извращает его. Фромм был стопроцентным "диссидентом", не терпимым в любой организации. Его изгнали даже из неофрейдистского сообщества, возглавляемого К. Хорни, равно как и из Франкфуртского института социальных исследований, поскольку для Т. Адорно и Г. Маркузе он оказался не меньшим апостатом, чем для ортодоксальных фрейдистов. Позже Фромм покинул ряды Социалистической партии США, одним из основателей которой он являлся. Никакое "единство рядов" его не устраивало. Поэтому, в отличие от многих других психоаналитиков, порвавших с фрейдовской догмой (Юнга, Ад лера, Хорни, Лакана и др.), он не стал сектантом, не создал собственной "церкви" — Международное общество Эриха Фромма напоминает скорее дискуссионный клуб без всякой пар тайной дисциплины и символа веры. Фромм был верен себе, активно поддерживая инакомыслящих, в том числе и в странах с коммунистическим режимом; согласно его завещанию, все доходы от его посмертно изданных книг передаются Amnesty International. Точно таким же было положение Фромма в мире политики. По понятным причинам его "марксизм" вызывал хулу тех, кто сделал из Маркса идеологическую кормушку. Для западных "новых левых" Фромм был "розовым" либералом — утопи стом, а консерваторам всегда казался неисправимо "красным". Судьба еретика незавидна во все времена. Для подавляющего большинства коллег — психоаналитиков Фромм доныне остается отступником. В подробнейшем обзоре всех биографий Фрейда, который сопровождает наиболее авторитетную на сегодня работу Л. Гэя, где критически оцениваются труды о Фрейде, на писанные и не психоаналитиками, даже не упоминается "Миссия Зигмунда Фрейда".