Эрих Фромм - Миссия Зигмунда Фрейда. Анализ его личности и влияния.

Фромм признает огромные заслуги Фрейда. Он сам — пусть "блудный", но все же "сын" основа теля психоанализа. Разумеется, он пользуется биографиями Э. Джойса и своего учителя Г. Закса. Но не иррациональное бунтарство "сына" против "отца" заставляет его отвергнуть легендарный образ официальных биографов. Конечно, они, в отличие от Фромма, близко знали Фрейда, но его интересует не олицетворенный архетип героя, а реальный человек со своими сильными и слабыми сторонами. Великое и малое неустанное подвижничество первооткрывателя и "человеческое, слишком человеческое" неотделимы друг от друга во Фрейде; его теория несет на себе отпечаток и личности творца, и разделяемых им предрассудков его времени.

Конечно, Фромм не беспристрастен. Для него, социалиста и поборника женской эмансипации, буржуазные и патриархальные воззрения Фрейда становятся объектом язвительной критики. Он находит в учении Фрейда пережитки теорий "общественного договора" XVII XVIII вв., утверждает, что фрейдовский образ человека соответствует "Левиафану" Гоббса и социал — дарвинистским учениям конца прошлого столетия. В принципе все это верно. Однако самого Фромма с не меньшими основаниями можно было бы упрекнуть в возрождении архаичных теорий. Скажем, для него непререкаемым авторитетом является Бахофен с его теорией "матриархата", хотя серьезные историки и этнографы единодушно отвергают наивные обобщения такого рода. То же самое можно сказать и о близком Фромму марксизме, который ведь тоже принадлежит прошлому веку. Фромм хорошо видит ограниченность Фрейда и связь его концепции человека с учениями прошлого — но ведь нечто подобное можно было бы сказать и о его теории.

В одном из интервью Фромм говорил, что его воззрения скорее средневековые, чем "современные", имея в виду под "современностью" буржуазную цивилизацию. Это в значительной мере верно, хотя ближайшими источниками его воззрений следует считать социалистическую и романтическую критику капитализма. Объект постоянной критики Фромма — эгоистический индивидуализм и массовое общество, которым он противопоставляет гармоничную общину (Gememschaft в противоположность Gesellschaft), позволяющую человечеству выйти из "больного общества". Новая община — коммуна должна воз никнуть после долгих веков человеческой разобщенности — она уже не будет первобытной общностью, поскольку в "снятом" виде в ней сохранится развитая в историческом процессе индивидуальность.

За конкретными возражениями и упреками Фромма в адрес Фрейда лежит иная концепция человека и общества. Достаточно привести один пример, который у Фромма должен характеризовать только личность Фрейда. Речь идет о его авторитаризме, а также о несостоятельности тех биографов, которые писали о "беспристрастности" учителя. Фрейд отталкивает от себя ближайшего сподвижника С. Ференчи только за то, что тот попытался внести некоторые изменения в метод лечения пациентов. Ференчи был подвергнут остракизму и вскоре умер, а лишенные совести фрейдисты потом долго распускали слухи о психозе Ференчи, которым и объясняли его "ревизионизм".

Фромм упрекает Фрейд за то, что тот был беспощаден к тому, кто просто хотел высказать свой взгляд на методы психотерапии. В действительности же резко отрицательное отношение Фрейд к нововведениям Ференчи более чем понятно. Если не касаться "диагноза" Ференчи как психотика, заменяющего рациональный ответ на критику, то можно сказать, что Фрейд имел все основания не считать более Ференчи своим учеником. Последний не просто призывал "любить" пациентов, но допускал такие отклонения от методов психоанализа, которые в случае их принятия могли просто уничтожить его. И без того немалое число психоаналитиков предавались "любви" с пациентами, что, кстати, вело к обострению неврозов у последних. Но даже если исключить тех, кто просто злоупотреблял положением врача, любой психоаналитик всегда подвержен искушению принять эффекты так называемого "переноса", проекции пациентом своих детских влечений, за чистую монету. С точки зрения Фрейд? нововведения Ференчи объяснялись "контр — переносом" и были совершенно не допустимы на практике.

Тенденциозность Фромма в оценке этого эпизода связана, однако, не с желанием просто опровергнуть официальные биографии, а с иным образом человека. Если, по Фрейду, природа человека включает характеристики эгоистичного представителя среднего класса ХК — ХХ вв., то для Фромма она изначально добра, а потому "любовь", предлагаемая Ференчи, соответствует глубинным слоям психики. От решения вопроса о том, добра или зла человеческая природа, зависят конкретные ответы на частные вопросы психотерапии. От решения этого философского и даже религиозного вопроса зависит и политическая позиция. Для всякого консерватора чело век, вероятнее всего, зол, и его влечения нужно обуздывать силами полиции, церкви, воспитания. Для революционера, будь он анархистом, социалистом или якобинцем, скорее, социальное устройство подавляет и портит человека, поэтому достаточно изменить внешние условия, чтобы исконно благая природа могла беспрепятственно себя реализовать.

При всех отличиях от Джойса, Закса и других официальных биографов работа Фромма в одном отношении очень с ними схожа. Все психоаналитики ищут и находят истоки основных научных и философских идей в бессознательных побуждениях и конфликтах, в индивидуальных особенностях героя своего повествования. Конечно, они делают это более умело, чем бытописатели "жизни замечательных людей", предающиеся неумелому умничанью, например, размышляя о роли игры на скрипке для создания теории относительности Эйнштейном, или малограмотные журналисты, неожиданно перенимающие психиатрические ярлыки, чтобы порадовать читателя сенсацией. Серьезные историки давно избавились от "биографической иллюзии", создающей романтический образ творящего ех mhilo ученого или художника. Конечно, историю создают живые люди, и никто не станет отрицать гениальности од них и посредственности других. Однако если брать историю науки, то всякий ученый решает проблемы, полученные от предшественников, и занимает свое место в традиции, даже если с его идеями связана смена парадигмы. Новые идеи не возникают наподобие Афины из головы Зевса и уж тем более вряд ли могут родиться из детских "комплексов" или взаимоотношений с родителями в раннем детстве. Исследование истории науки, в отличие от писания романтизированных биографий, представляет собой довольно скучное занятие.

К сожалению, у нас не скоро еще будут пере ведены основательные труды историков психоанализа, в которых детально рассматриваются научные предпосылки и подлинная драма развития психоаналитических идей конца прошлого века. Фрейд не был одиночкой, он находился в ряду тех психиатров, которые столкнулись с новым проблемным полем. На некоторых из них (таких, как Шарко или Брейер) Фрейд иной раз ссылался; других, скажем Жане и Молля, чуть ли не обвинял в плагиате, хотя они издали свои труды раньше него. Психоанализ потеснил другие теории, в том числе и потому, что Фрейд был необычайно одаренным ученым. Но из ничего ничто не возникает, и личный опыт Фрейда как врача для истории психоанализа значит куда больше, чем спекуляции о его отношениях с отцом и матерью. историку науки важнее выяснить круг чтения Фрей да, чтобы, рассматривая, скажем, его теорию религии, учитывать не только влияние этнографов XIX в., но и то, что в юности он прочитал полное собрание сочинений Фейербаха и очень высоко его ценил, хотя никогда на него и не ссылался. Знание стоявших перед Фрейдом проблем, идей и решений его предшественников не означает отрицания оригинальности основателя психоанализа, но делает неуместной героическую сагу.